— Сюда, — показала Диана, отведя его к восточному парапету. Там виднелся старый Стокгольм — где-то в часе ходьбы, а с одной его стороны сгрудились высокие трубы фабрик.
Диана несла «Синего Питера», теперь она завернула камень в платок, положила в карман и навела подзорную трубу на трубы.
— Вот. Видишь ту, которая сильно дымит? Влево от нее, во дворе, виднеется верхняя часть круглой красной штуки. Это мой воздушный шар!
— Благослови его Господь! — ответил Стивен, возвращая трубу.
— Кажется, нам надо спуститься и выпить чаю, — побеспокоилась Диана, изучив его лицо. — Выглядишь ты, как белая оберточная бумага. Иди первым, я за тобой. Я-то знаю, где задвижка на двери.
Стивен открыл дверь, сказал что-то неразборчиво насчет субботы и нырнул головой вперед в пустоту.
* * *
Похоже, что несмотря на смутные задержки и неприятности, полет скорее отложили, чем отменили. По крайней мере, если из него сделали представление, то весьма скромное — он не помнил ни толпы, ни шума.
Какие-то беспорядочные воспоминания о падении, ранах и возбуждении заслоняли недавнее прошлое. Но сейчас они поднялись над облаками — довольно близкая аналогия его временно затуманенного сознания, и оказались в чистом воздухе на высоте, со странно знакомым темно-синим небом над головой и со всех сторон, пока Стивен не выглядывал за край корзины вниз, разглядывая фантастические завихрения медленно меняющейся карты облачно мира. Гораздо чище и интенсивнее, чем в его сне, который он прекрасно помнил.
И хотя во сне краски казались яркими, но не до столь чудесной степени. Плетение корзины играло бесконечными и очень красивыми оттенками — от темно-коричневого до светло-соломенного. А канаты, спускающиеся от удерживающей оболочку сети, отличались особой тонкостью цветов.
Будто бы Стивен впервые видел тросы или будто к нему вернулось зрение после многих лет слепоты. Когда он взглянул на Диану, то от совершенства ее щек перехватило дыхание. Она сидела в корзине шара в зеленом платье для верховой езды, со сложенными на коленях руках. Смотрела она на свой бриллиант, прикрыв глаза — их прятали длинные ресницы.
Оба молчали, их окружал целый мир тишины, но Стивен понимал: они достигли полной гармонии друг с другом, никакие слова не сблизят их еще больше. Он задумался о высоте, ее эффектах. Насколько это обостренное чувство жизни зависело от подъема на высоту? Он вспомнил свой затяжной подъем по склону Маладетты на высочайшую точку, которой он достигал на суше.
Поездка на муле в предрассветной темноте из Бенаске — все выше и выше, чтобы до полудня подняться до высочайших пастбищ, с горными потоками столь плотными, будто из бочки, льющимися из-под голых скал по пути. Привал в хижине, а потом пешком, вверх через обширные заросли низкорослых рододендронов, пока они не уступили место горечавкам, без числа растущим на коротком дерне. Вверх, к каменистому краю ледника, где множество примул росли во всем своем великолепии, так аккуратно, будто поработали все королевские садовники. Все это, вместе со стадом спасающихся от него серн внизу и парой кружащихся орлов сверху, отчетливо виднелось в пронзительном тонком воздухе.