— Я рад сделать все, что в моей власти, сэр, — ответил Дюпон, с сомнением разглядывая фигуру перед ним. Капитаны приватиров заслуженно славились своей жестокой жадностью, а Джек Обри — высокий, мрачный, неумытый, со светлой щетиной на небритом лице, окровавленной повязкой (рана из-за суматохи снова открылась), и закостеневшими от крови волосами, которые все еще болтались, как ужасно покрашенный женский парик — заставил жен купцов отпрянуть в ужасе, как бы они ни были привычны к морю. — Все, что в моих скромных силах.
— Дело в том, что у нас мало провизии. Мне будет стыдно за корабль и за себя, если я предложу вам и дамам обед из солонины, сушеного гороха и такого слабого пива, что его едва можно пить.
— Я в вашем полном распоряжении, прошу вас, — воскликнул Дюпон, приготовившийся к гораздо худшему. — Запасы у меня довольно обширные, хотя чай почти кончился. И хотя кок у меня черный, кое-что он умеет. Я его купил у человека, который прямо-таки поклонялся своему брюху.
Конечно, это поклонение ложным богам, но после такой бури и многих дней почти на одних галетах капитан и офицеры «Сюрприза» сочли, что в этом что-то есть. Даже гости приятно удивились — хотя черный кок и раньше всегда их хорошо обслуживал, но сейчас раскрыл все свои таланты. От его волована[16] у дам глаза на лоб полезли, а яблочный пирог словно готовили на кухне «Флэдонга».
«Сюрпризовцы» приписали такой эффект счастью и благодарности — когда кок переправился на фрегат, Киллик (как капитанский стюард, естественно отвечавший за такие дела), взял его за руку и медленно прокричал в его недоуменное ухо: «Ты теперь свободный человек, кричи ура!», жестами показав освобождение из оков. Так он обозначил то, что, ступив на палубу британского корабля, чернокожий перестал быть рабом.
— Ты, — повторил Киллик, дотронувшись до его груди, — свободный человек.
— Простите, сэр. Меня зовут Смит.
Но из страха оскорбить кого-нибудь говорил он так тихо, да еще и среди радостных воплей, что его слова совершенно не повлияли на общественное мнение.
Пировали в кают-компании. Джек Обри, приглаженный и респектабельный, сидел за одним концом стола, Пуллингс — за другим. Когда обед наконец закончился, Стивен и его сосед справа вышли на подветренную сторону квартердека покурить маленькие бумажные сигары на испанский манер.
Общались они тоже по-испански. Собеседник Мэтьюрина, Хайме Гусман, выходец из Авилы в Старой Кастилии, владел частью кадисской фирмы, которая приобрела большую часть красящего экстракта желтого дерева на захваченном судне «Вильгельм и Мария». Он мог в определенной степени объясняться на деловом английском, но давно уже разругался со всеми товарищами по плену. Общительного по природе человека на долгие недели лишили могущества речи, и теперь он говорил с пугающим многословием.