В такие вечера, когда мысли о восстании — и о попытках подавить это восстание — не покидали его у озера, когда не уходили мысли о своих колоссальных оплошностях, он, как мальчик, превращал свои надежды в игру, которая смущала его — ему было даже немного стыдно.
Он представлял себе, что дорожка с улицы к воде, которая шла между двумя внушительного вида особняками, это коридор, соединяющий сухие холмы Западного берега с приморской Газой. Так будет выглядеть мирное сосуществование в случае двух государств.
В минуты воодушевления он мечтал о полной победе палестинцев, о том, что сионистов вытеснят и прогонят туда, откуда они пришли. Каких высот, думал он, достигнет Иерусалим, если объединится под зеленым флагом ХАМАС! Ему не надо было далеко ходить — достаточно было взглянуть на приютивший его город, на прекрасный Берлин. Нет предела тому, чего может добиться город, если у него нет Востока и Запада, если он живет как единое, полнокровное целое.
Встревоженный выстрелом, Генерал оглядывается через плечо на узорчатую материю, украшающую стену позади него. Лили повесила это многоцветное тканое рукоделие; чей-то народный стиль, похоже на заготовку для верхней одежды. Индийский узор, мексиканский? Он не знает.
Но он не ради этого настенного украшения обернулся. И не для того, чтобы выглянуть в окно, за которым поле, а дальше вид застилает дым от горящего в бочке мусора.
В замешательстве от того, что не может вспомнить, зачем обернулся, он невольно переводит взгляд на жесткий фикус в углу. Здоровое, сильное растение с зелеными мясистыми листьями. У его Лили все идет в рост.
Он застыл, глядя на эти листья, силясь вспомнить что-то, голова все еще повернута, шейные связки натянуты. На память приходит латынь. Фикус — из того же семейства, что инжир.
И Генерал снова опускает взгляд себе на колени. Под газетой на них миска соленого миндаля.
И миска мясистого инжира.
Ружье — вот что исчезло. Вот что он искал глазами, и вот почему он опять тянет шею. Звук выстрела напомнил Генералу о нем — о старинном подарочном ружье, украшенном чеканкой. Кованые держатели на стене над рукоделием Лили пусты.
Куда оно делось, его сокровище?
Ружье подарили ему сразу после войны — янычарское, трофей с сирийского фронта.
Так искусно сработанного оружия он раньше не видел: местная традиция во всем своем губительном великолепии. Ствол восьмиугольный, ложе отделано слоновой костью, пятигранный латунный приклад инкрустирован полированными камнями. Так изысканно — и вместе с тем просто. Хомуты ствола на первый взгляд казались сделанными из золотой нити, но, если приглядеться — он оценил чувство меры, проявленное изготовителем такой нарядной вещи, — они были из какого-то крепкого шнура.