- Сережа, как мне связаться с Олегом?
- Вот, запишите его номер. Только очень плохая связь, я никак не могу до него дозвониться. Он сказал, что глаз с нее не спустит, будет караулить., пока мы не прибудем в Стамбул.
- Приезжай в Шереметьево, я уже забронировал билеты для нас. Там и расскажешь подробности вашего разговора.
Затем он уже из машины попытался дозвониться в Стамбул на телефон Олега Жигорина.
- Олег! - кричал он в трубку. - Олег! Вы меня слышите?
- Алло, - послышался в трубке мужской голос. - Вас не слышно. Я вас не слышу. Это кто? Сергей? Ты? Не слышу тебя. Попробуй перезвонить.
- Олег! Это Раевский! Олег! Нет, я его слышу, а он меня нет. Поехали в Шереметьево, Генрих. Сергей подъедет прямо туда.
- Только бы на сей раз не сорвалось, - прошептал Генрих, уверенно ведя "Мерседес" по кольцевой дороге в сторону Ленинградского шоссе.
Он прекрасно помнил их прошлогоднюю поездку по горным дорогам Абхазии, помнил заброшенное горное селение, откуда загадочный Ираклий увез в неизвестном направлении Варю, помнил, в каком отчаянном, почти обморочном состоянии был Сергей, как в отчаянии кусал губы Владимир Алексеевич, какими обреченными мертвыми глазами глядела на них в Москве Катя, и молил бога, чтобы это не повторилось.
Для Генриха Цандера семья Раевских давно уже стала своей семьей. Ему шел тридцать седьмой год, у него не было ни жены, ни детей. Его отец и мать жили в Нюрнберге, прекрасном средневековом немецком городе. Каждый год в октябре он навещал их, беря у Владимира Алексеевича отпуск на две недели. Но частенько ловил себя на мысли, что уже на третий день отдыха его снова тянуло в Россию, тянуло к работе, тянуло к семье Раевских.
- Твоя родина здесь, Генрих, - говорил ему отец, которому было уже под восемьдесят. - Ты не прав, что фактически оставил нас с матерью.
Генрих молчал в ответ на упреки. Он посылал родителям большие суммы денег, получаемые от Раевского, и они могли вести на них вполне достойный образ жизни. Но им было нужно не только это, они скучали по сыну. Но Генрих не представлял себе жизни без семьи Раевских, настолько он был к ним привязан. Однако, жалея престарелых родителей, проживших жуткую, тяжелую жизнь сначала в Поволжье, а потом в Казахстане, он дал себе слово - вернуться в Германию, когда Раевские найдут свою дочь. Разумеется, родителям об этом он не говорил ни слова.
В Шереметьево их уже ожидали остальные телохранители Раевского, приехавшие раньше. А двадцатью минутами позже них приехал и Сергей.
Он очень изменился за этот год. Владимир сказал бы, что сильно постарел. Ему шел тридцать третий год, но виски его были совершенно седые. Они поседели буквально на глазах Раевского, когда они ни с чем, в подавленном состоянии возвращались на джипах из горного селения в Сухуми. Самому Раевскому седеть дальше было уже некуда, его голова давно была совершенно белоснежной.