Так по крайней мере думалось Алексашке, который, подобно всем другим окружающим простым смертным, затаив дух, выжидал, чем-то разыграется встреча царственной орлицы с ее братцем-орленком.
— Ты стрелял уж тут без меня? — холодно и притворно-спокойно начала царевна Софья; чуть заметно только дернуло у нее густую бровь.
Отрок-брат ее вскинул на нее огневой, смелый взор.
— Стрелял, — отвечал он и прибавил с легкой усмешкой: — салютовал тебе!
Софья Алексеевна будто не заметила усмешки и продолжала с прежнею невозмутимостью:
— Гонец мой, стало быть, не оповестил тебя о моем приказе? Ты, князь Василий, не оставишь проучить ослушника! — обратилась она к своему ближайшему советнику, князю Василию Васильевичу Голицыну, красивому, видному мужчине, в высокой «горлатной» шапке, в темно-зеленой ферязи с бархатным откидным воротником и серебряными застежками.
Голицын молча поклонился и вполголоса отдал стоявшему позади него подначальному стольнику приказание озаботиться «батожьем».
— Гонец твой, сестрица, тут ни при чем, — вступился Петр, — он упредил меня.
— Так как же ты дерзнул?
— Молчи, государь! Бога ради, опомнись! — шепнул Петру, наклонясь, Зотов, — слово — не воробей: вылетит — не поймаешь.
— Так что же? — настаивала Софья, видя, что брат кусает губу и медлит ответом. — Прослышав про твою пустую затею, я тотчас отрядила к тебе нарочного…
С смиренным поклоном выступил теперь вперед второй учитель юного царя, старик Нестеров.
— Не погневись, государыня царевна, на смелом слове! Дозволь рабу твоему всенижайше доложить: затея сия не совсем пустая, а хитрая заморская штука, при коей, как изволишь сама видеть, свой особый огнестрельный мастер…
Недоброжелательный взгляд сверкнул на заморского мастера из темных глаз царевны.
— Ума за морем не купишь, коли его дома нет! — сухо произнесла она. — Мы, люди русские, даст Бог, и своим умом проживем.
— Да, ум хорошо, а два лучше! — не выдержав уже, подхватил Петр. — Заморская наука для русского человека — находка; а находку клади в карман: на что-нибудь да пригодится.
С неприступным высокомерием слушала отрока-брата царевна-правительница, не удостаивая его даже взглядом. Обернувшись в сторону родной своей Москвы, она, казалось, любовалась расстилавшеюся внизу живописною панорамой первопрестольной столицы с ее пышными зелеными рощами и садами, с ее златоглавыми церквами, над которыми выше всех возносился к лазурному небу Иван Великий. Не так ли точно и она, Софья, самодержавно высилась теперь над всею Русскою Землею?
— Кабы Иван Великий был малость поменьше, — сказала она, и по тонким губам ее скользнула тень улыбки: — так и его бы, поди, ты в карман положил?