.
Прискакал в Переяславль нарочный от матушки-царицы, чтобы пожаловал-де государь к 27-му апреля в Москву, к панихиде по покойному старшему братцу своему, Феодору Алексеевичу. Но оторваться Петру от дорогих ему кораблей было куда не по душе.
«…Недостойный сынишка твой Петрунка, о здравии твоем присно слышати желаю, отписал он в ответ. — А что изволила ко мне приказывать, чтоб мне быть к Москве, и я быть готов; только, гей-гей, дело есть! И то присланный сам видел: известит явнее… По сем и наипокорственнее предаюсь в волю вашу. Аминь».
Встосковалась по отсутствующем и молодая жена-царица, Авдотья Федоровна, послала ему душевную весточку:
«Государю моему радости, Царю Петру Алексеевичу. Здравствуй, свет мой, на множество лет! Просим милости, пожалуй, Государь, буди к нам не замешкав. А я при милости матушкиной жива, женишка твоя Дунька челом бьет».
Нечего было делать: со вздохом вернулся молодой муж восвояси. Но прошел месяц времени, и он опять усердно рубил и стругал на переяславской верфи; а ввечеру, на досуге, усталою рукою на лоскутке бумаги набрасывал пару строк в утешенье жене и матери, уверяя, что «присылкам» их радуется, «яко Ной о масличном суке», но вместе с тем простосердечно хвалясь: «о судах паки подтверждаю, что зело хороши все!» В конце же записки, словно каясь в вине своей перед ними, расписывался: «Недостойный Petrus».
Но не одним топором работал Петр: он брался за всякое попавшее ему на глаза ремесло, и не было, кажется, такого ремесленного орудия, которое не побывало бы у него в руках. Недаром, несколько лет спустя (в 1697 г.), курфирстина София-Шарлотта отзывалась о Петре, что он — мастер в 14-ти ремеслах.
Второй Крымский поход царевны Софьи был мало чем удачнее первого. Двадцать тысяч русских легло на месте, пятнадцать тысяч попало в плен, да кроме того отбито было у нас семьдесят орудий, не говоря о множестве других воинских снарядов. Чтобы заглушить ходившие по этому предмету в народе неблагоприятные слухи, Софья намеревалась щедро наградить главных военачальников: князя Василья Васильевича Голицына, Гордона и других. Но Петр этому положительно воспротивился.
Вскоре нашелся у них еще новый повод к раздору, который привел к окончательному разрыву.
В день Казанской Божией Матери, 8 июля, из Кремля в Казанский собор, по стародавнему обычаю, имел быть торжественный крестный ход.
С утра еще небо заволокло кругом облаками; когда же призванное участвовать в крестном ходе духовенство со всех «сорока сороков» московских церквей стало собираться к кремлевскому Успенскому собору, то свет в окнах соборных разом померк, точно на дворе ночь наступила, и тут же разразилась страшная гроза. Внутренность храма поминутно озарялась снаружи ослепительной молнией, громовой раскат следовал за раскатом, а оконные стекла так и дребезжали от хлеставшего в них бокового ливня.