— Мамочка, пойдем, — торопила Маша, размахивая в воздухе мороженым. — Скорее, а то поезд без нас уйдет! — Она тянула мать за руку, став похожей на маленький локомотив, пытающийся придать ускорение большому, неповоротливому составу.
— Куда ты так спешишь? До отхода еще пятнадцать минут.
Света не любила проводы за их неизменную банальность. Как будто каждый с детства разучивал роль провожающего и отъезжающего и теперь, заведомо зная, что выглядит глупо, усердно разыгрывает ее при каждом удобном случае.
Даниель всегда путешествовал первым классом. Не изменил он своей привычке и на этот раз. «Значит, Усик едет за наш счет, — подумала Света, подходя к вагону. — Не станет же она платить за билеты тройную цену. Да, неплохо устроилась, серая мышка».
— Где вы так долго ходите? — издалека закричал Даниель, размахивая рукой. — Поезд вот-вот тронется.
— А мы мороженое покупали, — объявила Маша, слизывая большой сливочный холм, выпирающий из хрустящей вафли.
— Ну ладно. Нам пора, — Даниель поднял высоко в воздух дочь. Маша счастливо засмеялась. — Будь умницей, — сказал он и, поставив девочку на землю, крепко поцеловал ее.
Теперь была очередь за Светланой. Даниель подошел к ней как-то боком и, коротко обняв жену, похлопал ее по спине.
— Я ненадолго, — пробормотал он виновато. — Ты меня встретишь?
— Конечно. Позвони, когда доберешься. Желаю удачи, — повернулась она к Марине.
— Спасибо! — Марина встала на подножку. — Когда вернемся, обмоем продажу, — пообещала она и многозначительно подмигнула: — Пока, Машенция.
Поезд вздрогнул. Света быстро повернулась и пошла к выходу, ведя за собой упирающуюся дочь.
Поезд вырвался из города и дико загрохотал среди холмов и полей, стремительно дробя, смешивая и вытягивая в одну пеструю линию пространство. Марина смотрела в окно. Ее голова ритмично покачивалась в такт улетающим в хвост поезда пейзажам.
— Света плохо выглядит, — горестно вздохнула она.
— Ты находишь? — удивился Даниель. — А мне кажется, ничего.
— Плохо, плохо, — настаивала Марина. — Она похудела, синяки под глазами… — в Маринином немецком не хватало выразительных средств, поэтому она помогала себе жестами. Убедительно втягивала щеки, чтобы показать Светину худобу, круговым движением обозначала места, где стали заметны синяки. — Ты не знаешь, что с ней?
Даниель устремил на Марину удивленный взгляд.
— Ты же в курсе. Она ваш разрыв переживает.
— Господи! — воскликнула Марина, оторвавшись наконец от окна. — Да кто же ей мешает позвонить, приехать? Я только рада буду.
Даниелю была ясна и приятна Маринина грубоватая прямолинейность. Он не умел и не хотел заглядывать в суть вещей и легко скользил по поверхности, не замечая в Маринином восклицании ничего, кроме искреннего недоумения и сочувствия. Его мировосприятие из прямых ясных линий, словно геометрическую фигуру, выводило простую, ясную истину.