Роза Галилеи (Амор) - страница 74

Над острыми крышами вставала заря. В окошках загорались огоньки, в домах просыпались, вставали люди. Он будет прилежным и добросовестным Хранителем, он будет неустанно зажигать фонарики знания и дарить доверенный ему свет каждому, кому он нужен, кто готов нести его дальше. От множества светочей станет светло, и когда-нибудь мальчик дойдет до края поля. Там из Книжника он снова станет просто человеком. Взамен бессмысленных цифр возьмет себя настоящее имя, то, которым звала его Бабушка, пусть оно и девчачье: Любовь.

Сионские ворота

На диване своем искала я себя и не нашла

Юность моя в граде Иерусалиме прошла в райском ничегонеделании на диване. Диван тот достался мне и ушел от меня неправедными путями. Пора поведать это родовое предание, полное библейского смысла.

Что делает отец большого иерусалимского семейства, когда Господь наконец-то благословляет его сионистскую издательскую деятельность на благо диаспоры покровительством американских спонсоров? С размахом царя Соломона, построившего Храм, приобрел мой отец для моего младшего брата раскладной шедевр мебельной промышленности. Не для самого младшего из моих младших братьев, имя которому Йонатан, и не для самого старшего из них, коего нарекли Давид, а для среднего из моих братьев, которому дано было имя Том от рождения его.

В общей же сложности оказался папа-патриарх благословен пятью чадами. Но как благословен? Не совсем благословен. Скорее, проклят. Проклят отцом своим, дедушкой моим, еще в юности дней своих. Когда стал непокорный отрок слишком дерзким и неподатливым для традиционных, действенных способов отеческого внушения, возопил мой дед в педагогическом бессилии:

— Я тебе, Фелька, гад, паразит, зла в жизни не желаю! — И, услышав такое, удивленный Господь прислушался. — Я тебе только желаю, чтобы у тебя было пятеро таких, как ты, фарнбренд золст ду верн![3]

Крепко, как любовь и смерть, отцовское слово, нет в мире ничего крепче него. Пророчество осуществилось словно в притче о Валааме: в точности, но обернувшись при этом благословением вместо проклятия, народил наш родитель пятерых отпрысков. Жестоковыйный, пытался он бороться с судьбой единственным оставшимся способом — завести шестого. Но раз было сказано — «пятеро», то, как в романе «Пятеро» великого деятеля сионизма Жаботинского, пятеро нас и есть.

Естественно, краткого пребывания в шатрах благополучия не могло хватить на это многочисленное, как песок земной, потомство. Хуже того, вскорости дела семейного бизнеса пошли таким образом, что средний из моих младших братьев Том, прекрасный молодой хозяин дивана, без вещих снов догадался, что в недалеком будущем фараон опишет в счет патриарших долгов и его, отроково, скромное достояние. Предупреждая грядущие семь тощих годов, рачительный Том приволок свое имущество — диван и коллекцию марок — ко мне, старшей своей сестре, полагая, что отдельно живущая дочь за долговые всходы на ниве отцовского просветительства не ответчик. Он страшно ошибался: по папиной просьбе я уже успела подписать что-то ужасное и непоправимое в отделе банковских ссуд. Однако, столкнувшись с невыносимым соблазном удобного, мягкого, раскладного дивана, не стала открывать глаза предпоследнему отпрыску отцовских чресл на хитросплетения взаимовыручки семейного подряда.