Преображение было мгновенным – вроде бы только что стоял на двух ногах и раздумывал над тем, а не отказаться ли от предложенной чести, а потом – раз, и он уже летит сквозь ночь на невидимых крыльях, хватая раскрытой пастью пролетающие мимо снежинки и точно зная, что в Пустоте нет ничего лучше, чем нестись вот так, на стремительных лапах, разрывая собой ледяное пространство, грозно порыкивать на мелькающую вдалеке мелочь и с восторгом ощущать свое массивное, гибкое, невероятно подвижное тело, способное в мгновение ока становиться таким, каким он только пожелает. Восхитительная легкость, с которой оно передвигалось, вызывала искреннее восхищение. Толстая броня, сквозь которую не могли пробиться чужие когти, давала чувство защищенности. Острые зубы и длинные когти, способные в клочья разорвать любого врага, придавали уверенности. Осознание собственного могущества кружило голову. А разбегающиеся в панике Тени, которые при виде него с визгом бросались врассыпную, сполна позволяли ощутить себя действительно непобедимым.
Одно только смутно беспокоило его и заставляло жадно оглядываться в поисках добычи: голод. Постоянный, неутолимый, невероятный по силе голод, вполне способный свести его с ума. А еще – память. Странная память о двуногом существе, рядом с которым он провел много времени и которое почему-то воспринимал как нечто свое, родное, как, скажем, заднюю лапу или ударный коготь на хвосте, который стоило беречь и о котором нужно было заботиться.
Именно последнее воспоминание заставило его изменить направление и начать рыскать в поисках знакомого запаха. Какое-то смутное беспокойство вынуждало забыть ненадолго о голоде и мчаться в Пустоте на поиски того самого «важного», без которого ему было очень неуютно. Сгустившийся вокруг мрак совсем не мешал: новое, поистине совершенное чутье Гора не нуждалось в подсказках. К тому же он совершенно точно знал, что когда-то давно уже охотился здесь. Знал, куда бежать и где искать. Поэтому очень скоро нашел свою пропажу и, выглянув ненадолго в свет, озадаченно уставился на слабое человеческое тело, распластавшееся на каком-то непонятном приспособлении.
Мягкое тело, живое, вку-у-у-сное… добыча?
«Мое, – откуда-то из глубины пришла важная мысль, подкрепленная легким покалыванием в правой передней лапе, и отношение к телу тут же изменилось. – Главный. Защищать. Мое. Стая».
Он настороженно втянул ноздрями воздух, внимательно изучая стоящих прямо под ним двоих смертных. Аккуратно попробовал на вкус их дейри, которые они пытались спрятать за какими-то нелепыми побрякушками. Довольно фыркнул, поняв, что они очень сытные, но пришедшая из ниоткуда новая мысль о том, что это тоже «мое», вынудила его отойти от вкусных двуногих, от которых исходил знакомый, родной запах