— Передай ей привет от меня.
— Передам. — Голос отца смягчился. — Спасибо. Я ценю это. Что же касается другой темы, — добавил отец, — то кто сказал, что эта женщина может бросать трубку во время разговора со мной?
Рид засмеялся:
— Никто не говорит Лайле, что делать. Ей самой пришла в голову эта идея, пока ты произносил свою гневную тираду.
— Ха! Что ж, она мне понравилась. В ней есть стержень.
Удивленный, Рид подумал о том, что отец и понятия не имел, насколько был прав. Повесив трубку, Рид откинулся на спинку кресла и посмотрел на угол стола. Еще прошлой ночью они с Лайлой сливались здесь друг с другом, срывая одежду, потеряв разум от страсти. Стоило воспоминаниям хлынуть в сознание Рида, и его тело затвердело как камень. Он попытался выкинуть мысли о Лайле из головы, чтобы сосредоточиться на новой порции проблем.
Месяц назад он жил в отеле, и его волновали лишь работа и периодические призывы о помощи со стороны братьев и сестер. Теперь ему надо было думать о доме, экономке, младенце и двенадцатилетнем ребенке. Конни в одиночку вряд ли сможет должным образом заботиться о доме и двух детях. Значит, требуется няня. А пока он ее не нашел, нужно оставить здесь Лайлу.
Хотя эта идея нравилась телу, мозг посылал сигналы тревоги. Но иного выбора не было. И Лайла, разумеется, должна была понять, почему ей нужно задержаться здесь дольше, чем она планировала.
Приняв твердое решение, Рид вышел из кабинета, прошел по коридору до комнаты Лайлы и тихо постучал в дверь. Коридор освещали лишь ночные лампы. Дверь спальни Рози была приоткрыта, а комната Майка оказалась запертой. В доме было тихо, словно все вокруг затаило дыхание. Совсем как Рид.
Лайла открыла дверь, и первым делом до Рида донесся аромат земляники. Еще влажные после душа волосы волнами сбегали по ее плечам. На ней не было ни капли косметики, и все‑таки она казалась красивее всех остальных знакомых ему женщин.
Сердце подпрыгнуло у Рида в груди, когда он взглянул ей в глаза. Сегодня Лайла надела ярко‑желтую ночную сорочку с изображениями щенков разных пород от пуделей до немецких овчарок. Сорочка с глубоким овальным вырезом и короткими рукавами доходила Лайле до середины бедра. Секунду‑другую Рид даже говорить не мог. Потом наконец он снова поднял взгляд и спросил:
— Любишь собак?
— Что? О. — Она пожала плечами. — Да, люблю. — И тут же спохватилась: — Что‑то не так? Дети в порядке?
— Все в порядке, — поспешил заверить Рид, ослабляя волнение, вспыхнувшее в ее глазах. Наверное, стоило подождать с разговором до утра. Но отступать уже было слишком поздно. — Нам нужно поговорить, Лайла.