Затянувшуюся паузу прервал Кирилл: — Боги на самом деле не умирают. В памяти народа Наташки они будут всегда.
— Ух, как пафосно! — немедленно откликнулась ее Святейшество. — Значит, ради мира в Европе ты поливал баритских воинов жидким огнем? — Карамена сама не понимала, что с ней происходит. То слушает этого мальчишку, как зачарованная, то набрасывается с обвинениями. А потом женщину вдруг бросило в жар — почувствовала, что течет как гулящая девка. Были в Европе, увы, и такие…
Император, откинувшись на спинку кресла, молча смотрел на женщину и никак не мог понять, как в ней сочетаются красота и властность, царственная стать и девичье обаяние, авторитет, внешняя безмятежность и временами полыхающая в глазах ярость.
****
— Странная она какая-то, — признался Кирилл, покосившись на спящего в пассажирском кресле епископа. Гарнитура СПУ* на голове святого отца отсутствовала, и разговаривать можно было спокойно — за гулом двигателей вряд ли что-нибудь услышит, даже если и притворяется, что спит.
Сергей задумчиво покивал, одновременно пробегая взглядом по приборам. Он был уже не штурманом, а почти полноценным — опыта пока было еще все-таки маловато — вторым пилотом.
Сашка остался в Равеншире для координации, как представитель Сангарского императора. Санториан Ламбодский, узнав о наличии мгновенной связи на любом расстоянии, только нижнюю челюсть отвесил, но потом опомнился и пообещал хранить тайну, выдавая распоряжения Кирилла по Срединной империи за собственные приказы.
Обратно они летели с первой промежуточной посадкой в Звенигороде, где переночевали и дозаправили баки заранее подготовленной горючкой. Вылетели незадолго до рассвета, поэтому до аэродрома подскока, как обозвал его император, уже на территории бывшей Баритии должны были добраться еще засветло.
Герцог-консорт последний день в Равеншире разрывался между детьми и Сашкой, который ускоренно вдалбливал в нового пилота авиационные науки, поэтому результата переговоров Кирилла с ее Святейшеством не знал. Во время перелета к Звенигороду свободно поговорить не дал епископ, направленный Караменой-четвертой увещевать азорского императора прекратить эту дурную войну. Поэтому-то сейчас Сергей и пытался вытянуть из императора подробности аудиенции.
— А в чем странность-то? — переспросил герцог-консорт.
— То чуть ли не орала на меня, то полностью соглашалась со всеми предложениями по усмирению Антонио-третьего, угощая притом великолепным монастырским вином, — Кирилл еще раз покосился на посапывающего священника и сказал: — А баба, надо признать, действительно красивая — высокая, статная и не скажешь, что больше трех десятков детей родила, — император задумался о чем-то, а потом улыбнулся: — Я на обратном пути у парадной лестницы, с Великим магистром Ордена иезуитов лоб в лоб столкнулся.