— А как он объяснил вам свое перевоплощение? — перебил Мономах.
— Сказал, что после катастрофы его лицо так пострадало, что пришлось сделать пластическую операцию. Я была не настолько наивной, как может показаться с первого взгляда, и сразу догадалась, что Игорь врет. Но ничем не выдала свои истинные чувства.
— То есть приняли его правила игры?
— Пожалуй, да. Можно сказать и так — стала играть по его правилам.
Брови Мономаха удивленно поползли вверх — такая рабская покорность характеризовала Юлию не с лучшей стороны. А женщина будто почувствовала это. Она посмотрела на Толоконникова с тревогой и грустью, потом натянуто улыбнулась.
— Лично мне все равно, какой у человека нос, разрез глаз или цвет волос! — немного резко сказала она. — Можно изменить внешность до неузнаваемости, но ведь скальпель хирурга никоим образом не касается души. А Игоря я любила…
Юлия с трудом сдерживалась, чтобы не сорваться на крик. Как ни странно, но первым это заметил Дардыкин. Метнулся к бару, схватил бутылку коньяка и плеснул остатки тягучей, коричневой жидкости в бокал Свиридовой. Юлия без лишних церемоний залпом выпила спиртное, и спустя несколько секунд на ее щеках заиграл румянец.
— Спасибо, мне стало легче, — она посмотрела на Леху долгим, отсутствующим взглядом и вновь повернулась к Мономаху. — Знаете, я кажется догадываюсь, о чем вы думаете. Вы считаете, что я сошла с ума, и мой рассказ о Блинове — это бред сивой кобылы. Это отчетливо читается в ваших глазах. А если я сейчас заявлю, что Игорь собирался меня убить, вы решите, что у меня шок и мне срочно требуется помощь психиатра.
Мономах медленно покачал головой.
— Нет. Я так не думаю.
— Что значит «нет»?! — в голосе Юлии послышались истеричные нотки. — Я и сама не могу поверить, что это правда! Но факты, факты утверждают обратное! Только чудо спасло меня от верной гибели… Впрочем, какая, к черту разница — жива я или нет. Я умерла, меня разорвало на кусочки там, в машине, когда этот старый прохиндей гладил меня по коленке… Жалкий, уродливый, алчный, лживый…
По щекам Свиридовой потекли слезы. Несколько минут она сидела неподвижно, затем порывисто поднялась. Подошла к окну и одернула шторы. Вскинула свои красивые руки, поправила волосы, вытерла глаза. Затем вновь вернулась на свое место. Все это Юлия проделала медленно, почти спокойно. Словно и не было вспышки отчаяния.
Мономаху было знакомо это состояние подавленности, когда отупение мало чем отличается от спокойствия.
— Вы устали, — негромко бросил он, не отводя пристального взгляда от лица женщины. — Вам необходимо немного поспать.