– Знаете что? В жопу такие развлечения, – сказала она, когда мы вернулись, и не разговаривала с нами еще два дня.
Дверь кабинета директрисы открывается, и в коридор выходит Уэлч с листком бумаги в руке. Риз встает.
– Дамы, – говорит Уэлч, – прошу ознакомиться со скорректированным расписанием. Некоторые из вас будут заняты в новые смены. – Она меняет старый листок на новый, прикалывая бумагу рядом с уведомлением над камином. – Лодочную смену я попрошу заглянуть ко мне в свободное время. Я буду в южной кладовой.
Я жду, что Риз бросится проверять, как только Уэлч уйдет, но она замедляется, приближаясь к камину, а последние шаги, кажется, и вовсе проделывает на ватных ногах. Разговоры не смолкают, но к спискам никто не подходит, и тогда я понимаю, что все смотрят на Риз.
Риз подходит ближе. Я напряженно жду слабой улыбки, означающей, что она получила то, что хотела.
Риз не улыбается.
Она стремительно разворачивается, в несколько шагов преодолевает расстояние до дивана, и ее серебряная рука смыкается на моей лодыжке. Господи, какая она холодная. Один рывок – и я лечу на пол.
– Риз, – говорю я потрясенно и пытаюсь сесть, но она оказывается быстрее меня. Усевшись на меня сверху, она коленями прижимает мне руки к полу, а ладонью давит на подбородок, обнажая шею.
Я пытаюсь сказать что-нибудь, лягаюсь и извиваюсь под ней – мне ведь только нужно сделать вдох, всего один вдох, – но она надавливает еще сильнее и опускает мне на грудь серебряный кулак.
– Что случилось? – доносится до меня панический голос Байетт. – Риз, не надо! Что случилось? Что такое?
На секунду Риз отворачивается от меня, и мне удается высвободить руку. Я дергаю ее за косу. Она вскрикивает, и слепую половину моего лица обжигают когти. Она сдавливает мне трахею предплечьем. Нажимает сильнее.
Я пытаюсь оттолкнуть ее, но она сильная – будто это не Риз, а кто-то другой. Байетт у нее за спиной надрывается от крика. В глазу темнеет, но с последним рваным вдохом мне удается выдавить ее имя.
Отпрянув от меня, Риз отползает и поднимается на ноги.
– О боже, – говорит Байетт, белая как мел.
Я не могу шевельнуться; в груди зияет болезненная пустота. Мы дрались и раньше, но только за еду. Все наши конфликты ограничиваются едой. Это наш запретный рубеж.
Риз моргает, прокашливается.
– Да всё с ней нормально, – угрюмо говорит она. – Ничего же не случилось.
После такого ей остается только уйти, потому что Байетт опускается рядом со мной на колени и помогает мне подняться.
Я едва ли смотрю на списки. Я хочу только подняться наверх и отдохнуть. Но, проходя мимо доски объявлений, я прищуриваюсь, пробегаю взглядом новые пары ружейной смены и новое расписание дежурств и наконец нахожу свое имя. Вот оно. Вот в чем дело. Я новая лодочница.