А подковки те были Левшииой ковки. Только шагом на них махались – и завертится в них заводной механизм. За Иваном тогда не гонись! Вот умели-то! Что Германия? Что Америка? Потому как душа у Левши, а умения нет без души.
Лишь набил Иван на подборы подковки – раз шагнул – очутился в Москве на Петровке, в чепчиках барыни загляделись на окна с товарами. На коне бы и то не поспеть. Два шагнул – да, никак, уже Невский проспект, щеголяют гусары усами, да подковки торопятся сами, глазеть не пора. Поднял молодец ногу повыше – не где-нибудь он, а в Париже у Гранд-Опера! Булевардами ходят гуляки, на них шапокляки да фраки, зафранцузило даже в ушах. Сделал шаг подмастерье от берега к берегу и попал через море на крышу в Америку, этажей – не берись, не считай. Расшагался – и сразу в Китай, змеев стая летит над Пекином, богдыхан отдыхает под балдахином. Чуть Ивана не слопал дракон, стаи змей на него засвистели, чуть подковки с сапог не слетели, и Иван опускается в город Онтон и стоит у Алены под самым окном, и выходит к нему невеста, будто все уже ей известно, и целует в уста сахарные, начались разговоры разаханные, так что дело к венцу, а сказка к концу.
Но Аника-то воин едет, вдруг Ивана он заприметит? Только б не сглаз!
А за сим новый сказ.
Сказ одиннадцатый
В некий час Аника-царь въехал в степь полынную, полуднем палимую, ищет-рыщет Мастера, посылает ястреба:
– Как увидишь с высоты мужика рукастого – возворачивайся ты.
Ястреб возворачивается, в клюве только ящерица:
– Так и так, Аника-во, не увидел никого.
– Ах, вот так и никого? – ятаганом его, разрубил пополам, только перья по полям.
Едет ночь, едет день – нету Мастера нигде. Десять дней Аника-царь идет-рыщет Мастера, посылает он гонца, кобеля зубастого:
– Как унюхаешь дух – мчись обратно во весь дух.
Мчится с розыска кобель, с языка его капель:
– Так и так, Аника-во, не унюхал никого.
– А-а, и ты никого? – и арканом его, задушил, потащил, дальше в поле поспешил.
Едет ночь, едет день – все такая ж невезень.
Тридцать дней Аника-царь ищет-рыщет Мастера. А планиде нет конца – всю туманом застило. Конь устал, сбоить стал, слушать повод перестал.
Пред Аникою курган – в небо упирается. Уходился Ураган, взмылен, упирается. И ни взад, ни вперед. Плеть его не берет, хоть она и хлесткая, острая, двухвостая. Царь глазами завращал да зубами затрещал, двухзарядную пищаль всунул в ухо конское, –
пуля – раз,
пуля – два,
разлетелась голова,
окровавилась трава.
Уж не мчаться Урагану. Царь Аника по кургану подымается пешком, с тем петельчатым арканом, ятаганом и мешком.