Зимняя и летняя форма надежды (Димке) - страница 44
Когда тетушка увидела тот вагон, в котором мы должны были ехать домой, на ее лице отразился ужас. В вагоне практически не было стекол. Нам предстояло ехать двое суток.
— А что вы хотели? У нас же перестройка, — зло сказал проводник.
— А у меня больной ребенок! — отрезала тетушка.
Проводник смягчился:
— Справимся, не волнуйтесь, заткнем окно матрасами, дам вам лишних одеял.
В поезде я ехала в шубе и валенках, закутанная в самое разнообразное тряпье. Тетушка кормила меня салом, которое, как ни странно, не казалось таким противным, как обычно. Лежа под грудой одеял, я сжимала в одной руке письмо, в другой кусочек сала и думала о том, что я напишу Мите, когда вернусь домой.
Домой мы вернулись утром тридцать первого декабря. Я проснулась от того, что кто-то пытался вытащить меня из моего укрытия. Кто-то оказался дедушкой, который, наконец-то добравшись до меня и вытянув на свет, с ужасом сказал: «Боже, Эльза, как ты похудела!»
Первое письмо от Мити пришло через два дня после моего дня рождения — двадцать девятого января девяносто первого года. В письме был рисунок, на котором два довольно упитанных снегиря сидели на ветке. Рисунок, с моей точки зрения, был невероятно прекрасным, настолько прекрасным, что я не могла расстаться с ним надолго. Письмо я убрала в специальную коробку — такая коробка была у каждого человека от пяти до двенадцати лет, там хранилось самое дорогое, причем самое разнообразное дорогое — фантики, марки, ракушки, камешки, открытки, старые ключи и гайки. Рисунок же положила на стол под крышку. Эту крышку из плексигласа я долго просила у дедушки, точно такая же лежала у нас на кухонном столе, под нее бабушка складывала разные ценные бумаги — рецепты, календарь, список покупок и долгов, новогодние открытки и телеграммы. Я мечтала о такой весь год и вот — на день рождения — дедушка ее принес. Теперь я могла смотреть на снегирей все время.
Мы переписывались почти год, письма приходили не реже двух раз в месяц, а потом резко оборвались. Как-то вечером — писем не было уже почти два месяца — дедушка сказал мне:
— Послушай, Эльза, в том месте, где жила Митина семья, случился военный конфликт. Они наверняка уехали оттуда вовремя, но могли в спешке потерять адрес. Много всего могло случиться. Нужно подождать.
— «Военный конфликт» — это война? — уточнила я.
— Не совсем, — ответил дедушка помолчав, — но тоже опасно.
— Понятно, — сказала я.
Страна теперь гораздо меньше, но все же достаточно большая для того, чтобы у значительной части детей изображение цветов в темах, посвященных первому месяцу весны, вызывало вопросы. Со мной произошло много всего, но любовных писем мне больше никогда не писали. У меня по-прежнему синяки под глазами, но я больше об этом не волнуюсь. Я знаю, что снегири едят с рук, даже самочки, просто нужно быть достаточно терпеливым.