Над землей уже распростиралась теплая майская ночь. В Троицком монастыре только что закончилась вечерня. Его немногочисленные обитатели отправились спать — как того требовал распорядок дня. Утреня начиналась уже в четыре.
Игумен Никон сначала хотел было отложить разговор на завтра. Но потом он почувствовал, что не стоит томить гостя ожиданием.
Они сидели в тесном срубе, превращенном в келью. Огарок свечи бросал на ее стены из неотесанных бревен кривые отблески.
В начале разговора старец спросил Андрея о том, как продвигается его работа.
— За последний год я ни разу не взял кисть в руки, — ответил он. — Не могу. Что-то внутри меня мне мешает.
— Поведай, что же именно. Ты ведь должен уметь испытывать духов.
— Не знаю, отче, не знаю. Видно, мир, в котором я живу, не дает мне покоя. Слишком много зла вокруг.
— Так сей же добро! Разве не к этому призвал тебя Господь?
— Да я пытался. Но то, что я делаю… Зло как будто поглощает его. Оно пожирает все, все без остатка! Вот, к примеру, позвали нас с Данилой церковь расписывать. Церковь, казалось бы, дом Божий, Его собственность, а не людскую! А ради чего, спрашивается? Один князь хотел утереть нос другому князю. Другой князь обиделся, и такие срасти пошли. Я очень жалел потом, что вообще за эту работу взялся.
— А ты не жалей, — спокойно ответил игумен Никон. — Нечего тут жалеть. Подумай лучше о тех простых людях, которые на твои фрески смотреть будут. Им-то до княжеских этих страстей ни малейшего дела нет.
— Хорошо, а все эти войны… Свои же против своих, брат на брата! При мне брат брата в полынью бросил, и рука у него не дрогнула. А потом он придет в церковь на мои иконы креститься, и снова рука у него не дрогнет, и сердце тоже.
— Помнишь, как Иоанн Богослов написал водительством Божьим: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его»? Неужели не премного этого для развеивания твоих сомнений?
Андрей в ответ только потупил глаза. Возразить ему было нечего.
— Да, зол человек, в этом сомнения нет, — продолжал игумен. — Зло вошло в нашу природу, крепко к ней прилипло, как к месту срамному банный лист. Но и свет светить продолжает, и тьма никогда не победит его, слышишь?
Инок по-прежнему хранил молчанье.
— Ладно, давай лучше к делу, — спохватился игумен. — Я чего тебя позвал-то? Понимаешь, есть у меня замысел. Если будет на то воля Божья, хочу храм поставить здесь белокаменный в честь Святой Троицы и святителя нашего Сергия.
Андрей окинул его удивленным взором. Каменный храм? В такое время? Зачем? Для того, чтобы уже в следующий татарский набег он превратился в обгоревшие стены?