В тот день она почти не отходила от Тани, часами, точно инструктор, просиживала рядом с нею на ее тракторе, а ночью, когда улеглись по обыкновению рядышком в будке, попросила, но так, что это было уже приказом:
— Завтра, Танюша, складывай в узелок свои пожитки и перебирайся ко мне. Нечего тебе в твоей сиротской конуре торчать. Филипп велел, — добавила она для вящей убедительности, полагая, что ей простится эта маленькая неправда.
Таня, не в силах вымолвить словечка, ткнулась мокрым, зашмыгавшим носом в теть Фенину подмышку.
На следующий день, вечером, вернувшись с работы, они вместе перенесли Танино «приданое», поместившееся в одном узелке и крохотном, чуть побольше дамской сумочки, чемодане, в Федосьину избу. Наутро с благословения председателя колхоза Точки Павел Угрюмов подцепил бульдозером Танину халупу под старые немощные ребра и в один час стер ее с земного лика. На далекую заставу полетело к Филиппу письмо, строго и сурово излагавшее материну волю. Через месяц пришло ответное, которым Таня вызывалась на границу. Огорченная малость тем, что не пришлось сыграть свадьбу у себя дома, Феня проводила невестку до самого аж Саратова; Точка ссудил им для этого свой «газик», заметив лишь нарочито строго:
— Охраняйте только там нас лучше, надежней. Глядите в оба. У нас тут дел — во! — и он чиркнул ребром ладони по своему выпятившемуся острым клином кадыку.
— Хорошо, дядь Витя! — сказала Таня, покраснев.
— Жаль мне отпускать тебя, Танек. Где найдем мы тебе замену и на тракторе, и в комсомольской организации? Настёнка за голову схватилась, когда узнала…
— Найдете, Виктор Лазаревич! — звонко кричала она, уже сидя в машине, рядом с водителем, которым вызвался быть в этот раз Павел Угрюмов, могущий в любой час с трактора пересесть на комбайн, с комбайна на автомобиль, как, впрочем, и большинство завидовских работяг-механизаторов.
— Что поделаешь! — сказал напоследок председатель. — Придется искать. Точка. А ну высунь мордашку-то свою, дай поцелую, пока моя Запятая не видит. Жуть ревнива, черти ее задери!.. Ну а теперь мчись, Танек, кланяйся там от всех нас Филиппу. Скажи, что мы сейчас покрепче стоим на родной для него завидовской земле. Счастья тебе, Танек, с Филиппом, долгого и прочного. Приезжайте, не забывайте родимых краев.
Стоявшая в сторонке Аграфена Ивановна наказывала сыну и старшей дочери:
— На обратном-то пути к тетеньке Анне загляните. Совсем плоха, слышь, стала. Проведайте — как там и что с ней.
— Проведаем, мама. Непременно! — крикнула Феня уже с покатившейся по улице машины.