– Барин помилосердствуйте, оне ж на семь годов меня старше!
– Чего недоволен вижу? Ай-ай, мне придется тебя через два года на цареву службу сдать, там и погуляешь, потешишся вволю, мундир красивый и сапожки лаковые казна даром даст. – тут Виктор Степанович невольно вспомнил и про своего своего современника Александра, надо будет не забыть истребовать за него с военного ведомства деньги, как за представленного по набору рекрута, раз положенную квитанцию так и не дали. Серебро в хозяйстве очень даже пригодится, процесс обмена фальшивых ассигнаций на драгоценные металлы шел, к великому сожалению, слишком медленно. Выбрасывать сразу в оборот большую массу фальшивок "барин из будушего" боялся, местные дельцы должны обязательно заметить неладное. Поэтому что-то никак не копились пока золотые трехрублевые червонцы и серебряные рубли, называемые аборигенами "монетой", или даже нередко "монет" – в мужском роде.
– Барин, да оне ж того, не девка, порченные… – продолжал упрямо гнуть свое Петрушка, надеясь поколебать грозного господина.
– Зато кадр опытный и обученный, я сам проверял, ха-ха! – все же какие они смешные людишки, здесь в начале девятнадцатого века, Степаныч давясь от хохота продолжил, – Выбирай дурачок или 15 рублей ассигнациями на обзаведение и завтра под венец с Марфушкой, или сейчас 150 "горячих" у Степана и при первом же, следующем наборе пойдешь под на службу отечеству. Сдам тебя дурака под "красну шапку", просек?
Пареньку только остается, что утереть сопли, слезы и покорно кланяться в ножки благодетелю. Однако не следует думать, что Марфу барин все же забыл и прекратил домогатся до своей рабыни. Он ее вниманием не оставил и иногда еще использовал по "прямому назначению", исключительно ради разнообразия. Такой же барской милости были удостоены без исключения, хотя бы один раз, и все остальные более-менее молодые и смазливые бабы и девки из числа домащней прислуги.
Только теперь, когда Степаныч наконец более-менее насытился по женской части, до нашего современника дошел истинный смысл, сказанных в то время слов: "Многие помещики наши весьма изрядные развратники…", а чего в этом плохого? Александр Сергеевич Пушкин, как утверждает ряд компетентных источников, тоже не только осень любил, но пейзанок своих крепостных очень даже жаловал, немало у него по деревням потом "арапчат" бегало. Эпоха здесь такая, такой дух – нет сил удержаться от соблазна. Что, "они тоже люди" – нет это обычные рабы! Господа-владельцы их имеют как хотят, почему же он должен отказывать себе в таком невинном удовольствии, благо и деньги есть и здоровье позволяет. Последнее вообще сильно радовало бывшего историка, еще никогда он не ощущал себя так хорошо. Непонятно, следствие ли это перемещения во времени, или просто резкой смены окружающей обстановки. В любом случае сексуальной энергии у него было хоть отбавляй, совсем под стать выбранной фамилии, ведь "Пферд" на одном из германских наречий означает – "жеребец".