Тонкая линия (Иванов) - страница 103

– Не плачь, ты же сама хотела?

Внезапно загорается свет, невероятно яркий, где они такой прожектор взяли в 19-том веке, глаза режет, газовый что-ли? Только и успевает подумать наш герой. Положение хуже не придумаешь, он лежит на кровати, рядом уткнувшись лицом в подушку ревет Анфиса, отсвечивая пышной голой задницей, одеяло бесследно исчезло и всю эту картину наблюдают, неведомо откуда взявшиеся, сестрички Саша и Маша, дочки старого штурмана… Стыдно смотреть девочкам в глаза, но этого не избежать. Мягкий укоряющий взгляд старшей он выдержал не без труда, а вот Мария просто кипит от ярости, не глаза, а лазеры, так бы и сожгла на месте.

– Ты же обещал, обманщик!!!

– Маша, это только СОН! Сашенька, умница да скажи хоть ты ей!

– Все равно! Получай изменщик! – И маленький смуглый кулачок врезается прямо в лоб Сашке…

Проснулся он в холодном поту, что за ночь, никогда еще раньше не видел такого, да ранее и вообще никогда снов не видел… Еще очень рано, темно, народ не поднялся, только у коновязи лошади шумят. Беспокойные твари, всегда найдется хотя бы одна буйная. Такая задира начинает кусать соседку, та в свою очередь пытается лягнуть обидчицу, дневальный всю ночь так и бегает вокруг них, успокаивает. В одном месте угомонятся и почти сразу в другом начинается потасовка… Ругаться матом, к счастью умные животные не умеют, в отличие от своих хозяев, поэтому относительно тихо. Обычный фоновый шум ночного лагеря, люди привыкли и не обращают внимания. Однако, кто это в палатку телеграфа лезет?

– Стой, морда татарская, ты куда прешь? – револьвер словно сам прыгнул в руку из под вещевого мешка, импровизированной подушки. Незваный гость, увидев направленный на него ствол, дернулся и замер, лопочет что-то по своему, не понять.

– Паразит Стеценко, заразил меня шпиономанией, – слетело с языка у Сашки, и оружие отправилось обратно в кобуру, нехорошо получилось, этот татарин – повар светлейшего, – Прости бабай, не узнал – богатым будешь, чего тебе надо? Бумаги на растопку хочешь? Пожалуйста есть целый мешок, забирай.

Хотел он тогда отдать татарину еще в дополнение использованные ленты, но передумал, кто их знает, вдруг в самом деле под маской аборигена скрывается турецкий шпион? С местными жителями отношения у Александра были весьма натянутые, противоречия при отводе земли под строящиеся линии связи приходится зачастую разрешать кулаком, револьвером или в крайнем случае нагайками казачьего конвоя. Последние шли в дело если любителей халявы за счет казны собиралось слишком много. Прямо феномен – десятилетиями стоит пустырь, ничего на нем не растет, только ветер гуляет да собаки "свадьбы" устраивают, но стоит воткнуть столб или прорыть траншею, так сразу из ниоткуда появляются "хозяева" и предъявляют претензии. Самое смешное, что и через 150 лет ничего не изменилось. Но это так, лирическое отступление, а вот ленты надо срочно сжечь, прямо сейчас, зачем только его предшественник столько этого добра накопил. Александр схватил коробку с использованными лентами и быстрым шагом вылетел из палатки. Роса на траве, народная примета, что день будет жаркий, может пронесет и по жаре сегодня воевать не будут. Тлеющий костер, сейчас мы его раздуем и накормим огонь легкой бумагой. В последнюю минуту в душе вдруг ожил мелкий и поганый демон жадности, а может использовать их вторично, но нет к черту такое крохоборство, тут недалеко до большой беды. Помнит Сашка из армейской жизни в далеком будущем, доводили до них в приказе, как вероятный противник собирает сведения о группировке наших войск за рубежом. Не брезговали ведь гады даже использованную бумагу таскать из солдатских сортиров. Отмывали, кропотливо собирали обрывки и кажется добывали кое-какую полезную информацию. Александр поморщился, нет он не белоручка приходилось и грязной работой заниматься, но такие действия за пределом брезгливости. В огонь, в огонь и пепел развеять, тут вся входящая переписка штаба за месяц не иначе, еще вчера следовало порядок навести. Надо будет инструкцию написать о порядке хранения и уничтожения таких материалов, еще одна зарубка в бездонной памяти. Сколько же он бумаги извел на эту писанину, бедные Мишка, Петрович и Ипполит, им снова придется править и редактировать очередной его опус. Не удается никак постичь местные правила, что уж только он не делал, тщетно, похоже еще одно милое свойство суперпамяти. Она зараза, не иначе сама определяет приоритет информации, поэтому советская орфография и метрическая система постоянно побеждают дореформенных конкурентов.