Причем речь отнюдь не о «грехах» – Гамсун грешен ничуть не меньше – и не об идеологии: творчество любого крупного писателя значимо независимо от идеологической оболочки. Издателей останавливала необходимость найти выдающегося переводчика, изыскать средства на оплату его циклопического труда, дождаться, пока он управится с работой, а потом посмотреть, вышло ли у него что-нибудь мало-мальски путное.
Дело в том, что стилистически Юнгер при всей внешней простоте невероятно труден, творческий ключ к его прозе запрятан столь же глубоко, как ключи к творчеству Фолкнера, Кафки или Гарсиа Маркеса. Проза Юнгера обладает гипнотическим характером: воля писателя подчиняет себе читательскую, в то же время цементируя слова во фразы, фразы – в абзацы и так далее. Конечно, это не стихотворения в прозе, но нечто, качественно соприродное поэзии, и переводить Юнгера следует как поэзию, в противном случае ничего не получится. Именно так и обстоит дело в рецензируемой книге.
Можно понять энтузиазм тех, кто ее готовил, – они впервые опубликовали по-русски первый шедевр неведомого писателя, нарушили запрет, сломали лед и тому подобное. Трудно простить наивность, с которой они подошли к решению обрисованной выше проблемы.
Они (имею в виду составителя, автора предисловия и переводчиц) не только не решили встающих перед интерпретатором Юнгера задач, но, похоже, просто не поняли, что такие задачи имеются. Чего стоит хотя бы буквалистски-беспомощное какофоническое название книги – «В стальных грозах»! Это ведь все равно, что назвать знаменитый роман Николая Островского не «Как закалялась сталь», а «В процессе закаливания стали» – почувствуйте разницу.
Крупных ошибок нет, мелких много: «Кочующими птицами» называет автор предисловия студенческое братство «Перелетные птицы», один и тот же пехотный полк переводчицы называют «стрелковым», а автор предисловия «фузильерским» (что вообще-то переводится на русский как «мушкетерский»), но дело не в ошибках. Книга в русском переводе грамотна, но никак не более того, она сестра-близняшка и впрямь современного ей романа Анри Барбюса «Огонь», но кто помнит сейчас Барбюса, кому нужен еще один «Огонь». Книга Юнгера актуальна и интересна, но именно актуальность ее в русском переводе (и филологическом оформлении) и утрачена!
Экспрессионисты учинили в начале XX века бунт против разума (а предыдущий, XIX век провозгласил торжество разума), бунт и мировоззренческий, и стилистический. Юнгер и его творческий собрат Готфрид Бенн приняли нацизм именно потому, что прельстились его иррациональной сутью. Оторвать речь (письменную речь в том числе) от логического мышления, чтобы вскрыть подлинное – мистическое – могущество языка, – так эта задача формулировалась и в литературных манифестах, и (одно время) в серьезных лингвистических трудах. Так понимал – и так решал ее, причем смолоду, – Эрнст Юнгер, тем он и интересен. Нацистский морок развеялся, а всепоглощающий интерес к внутренним ресурсам языка получил дальнейшее развитие.