Надо сказать, что Девика принимала во мне — очевидно, как в «бывшем индусе» — самое живое участие. Она без конца забрасывала меня вопросами: как я себя чувствую? почему грущу? (если на минуту я позволял себе задуматься). Слова «мистер Сидоров» не сходили с ее языка. Она гадала мне по руке и, как водится в таких случаях, наговорила мне кучу приятных вещей.
На этот раз она хотела познакомить меня с пандитом. Мы — Девика, Нина Степановна, я — уселись в плетеные кресла в тени деревьев, а пандит, подобрав ноги под себя, под палящим солнцем, которого он, по-видимому, не опасался, — на земле. Он начал петь, покачивая равномерно головою в такт пению.
— Ригведа, — сообщила Нина Степановна.
В смысл слов я, естественно, проникнуть не мог, но сам ритм был замечательный: бодрый и в то же время умиротворяющий.
Короткая пауза: мы воспользовались ею, чтоб передвинуться поглубже в тень. А пандит поднялся и запел стоя, воздев свои руки к солнцу. Ритм пения резко изменился. Мне даже почудилось, что он стал несколько угрожающим.
— Гимн в честь огня, — сказала Нина Степановна.
Свет есть огонь, разжиженный огонь,
Огонь, которым управляют боги.
Этот мантрам о космическом огне, пронизывающем нашу земную сферу, показался довольно любопытным. С помощью Нины Степановны я записал его в свой блокнот.
«Огонь подступает к домам, лижет лица людей, а люди не знают. Но все ли люди не знают? Не все.
Тот, кто знает, но хочет знанье свое схоронить от людей — будет сметен!
Тот, кто знает, но в страхе свои закрывает глаза — будет сметен!
Тот, кто не знает и знать не захочет — будет сметен!
Тот, кто не знает, но сердцем чист, как дитя, — будет спасен!
Огонь на огонь — в этом ваше спасенье. Утончайтесь духовным огнем, берегите сердец чистоту.
Аум».
Но вот пение кончилось, и начался наш гималайский «сатсанг». Пандит высказал убеждение, что наша сегодняшняя встреча в сердце священных гор может означать лишь одно: все мы связаны кармически прежними рождениями.
Я спросил у пандита, где он учился, откуда он знает столь досконально Веды (Девика говорила, что он может читать их часами наизусть).
Оказалось, что пандит не получил никакого образования — даже обычного, школьного, — а учился он у Махатмы, который жил некогда неподалеку отсюда в горной пещере. Будущий священнослужитель был мальчиком, когда Махатма взял его к себе. Двенадцать лет он был его учеником.
— А потом, — пандит взмахнул руками, как крыльями, — Махатма улетел.
— Как улетел?
— При помощи воздушной йоги. Как птица.
Поскольку в рассказах индусов порою очень трудно провести грань между действительностью и воображением (а сами они, убежденные в реальности тех или иных феноменов, не утруждают себя более или менее весомыми доказательствами), приходится это сообщение, как и многое другое, оставить на совести собеседника.