Ожидания меня обманули, с грохотом бросили с небес на землю… Он просто боится опоздать на работу. Эх. Выдохнула бы огорчённо, вот только тут стоит источник всех моих проблем, и я не готова просто так отпускать её.
— Твоя дочь? — переспрашиваю я злобно. — Ты разве не думала о том, что у тебя есть дочь раньше, когда выкинула ее из своей жизни, а теперь решила вдруг спросить: как она?!
— У меня были проблемы… Родители прогнали из дома из-за ребёнка… Я не знала, куда податься. Надеялась, что Богдан хоть немного прочувствует ответственность за свои поступки, проникнется к дочери, позаботится о ней какое-то время… Я ведь говорила ему…
Снежана обрывает себя, не договорив, и мотает головой.
Я ощущаю пронизывающий взгляд Яна и напрягаюсь.
— Богдан хотел отдать Майю в тот же день, но ты сбежала на такси! — немного повышаю я голос.
Чувствую, как меня начинает трясти, и умом понимаю, что пора остановиться и не пороть сгоряча — не мое это дело по большей части, — но ничего не могу с собой поделать. Голова готова взорваться от эмоций и бьющихся мыслей.
— Я знала, что его мама — очень хороший человек. Богдан так много о ней рассказывал с теплотой, и я надеялась, что она не отдаст ребёнка. Майя в детском доме?
Её голос подрагивает, глаза широко распахиваются, а румянец сползает с щёк, превращая кожу в бледное полотно.
— Нет! Она у нас, — бормочу я, будто пытаясь утешить эту горе-мамочку. — Мы не отдали ее и не отдали бы… Но едва справляемся вдвоем, валимся с ног, потому что у Майи колики, и ей необходимы внимание и забота… А ты?.. Ма-ма называется, — говорю с досадой и отворачиваюсь.
— Пожалуйста! Я хочу её увидеть!
Снежана смаргивает слезу. Я чувствую, что ещё немного, и Ян Теймуразович начнёт рвать меня на британский флаг, и успокаиваюсь. Надо ехать на работу, пока я её не лишилась, доведя терпение начальника до критической точки, слушая театральную игру недоактриски.
— Вечером в восемь, около нашего подъезда! Без меня не приходи, а то тебе мама волосы все повырывает за то, что ребёнка бросила — ее внучку, между прочим!
Она кивает и утирает слезу, а я оборачиваюсь к наставнику, понимая, что снова придётся извиняться. Вот только он не требует объяснений, вернувшись к автомобилю: поправляет рубашку и садится в салон, что спешу сделать и я сама.
— Извините, — говорю на всякий случай и пристегиваю ремень безопасности.
— Просить прощения будешь, если мы опоздаем, — твердит Ян сухо, и меня пробирает до мурашек его ледяной голос.
Мне очень неприятно, что я снова накосячила и выставила себя в невыгодном свете… Как вообще возможно наладить отношения, если я сама же все постоянно порчу? И все же я не могла не поговорить с этой «мамочкой». Хотя и шансы на то, что она все-таки придёт, крайне малы… Вдруг овцой передо мной прикидывалась, ну мало ли — испугалась…