— Ну что? — ставя пакет со снедью на стол, хмуро спросил Палыч. — Нет, говоришь, Валдая?
— Грохнули Валдая, — стараясь не стискивать зубы после каждого слова, сообщил Багор.
— Врет сука, — демонстрируя неизвестные ранее и даже более неприятные, чем его пресловутая и уже ставшая привычной тупость, черты своего характера, тявкнул от дверей Тормоз. — Ранили его, а этот контрацептив штопаный полные штаны навалил и как рванет!..
— Ранили — это плохо, — сказал Палыч, по одной выставляя на стол бутылки. — Я, вишь, в магазин метнулся, думал, отпразднуем, обмоем это дело, как у нормальных людей принято. Ты говоришь: грохнули. Ладно, думаю, раз праздника не получилось, помянем пацана — по-нашему, по-русски. А он, значит, раненый там остался! Сейчас уже небось показания дает, а мы тут сидим…
— То-то я гляжу, ты сильно испугался, — заставив Палыча удивленно вскинуть голову, сказал Багор, затянулся сигаретой и независимо сплюнул на пол. — Чего ж не бежишь? А я тебе скажу: не бежишь, потому что знаешь, что этот недоумок врет. Да и не врет даже, а просто вбил в свою тупую башку первое, что туда взбрело, и теперь стоит насмерть, в натуре, как на допросе. Ты, Палыч, не хуже моего это знаешь, потому и не паришься. И правильно, не парься, не сдаст тебя Валдай. С пулей в башке не больно-то разговоришься, а дырку у него вот тут, — он приставил указательный палец к своему правому виску, — я своими глазами видел.
— На себе не показывай, — напомнил Палыч. — Тогда, стало быть, помянем… Да, сделал вас этот очкастый снайпер!
— Сделал, — не торопясь занять место за столом, признал Багор. — Только Валдая не он грохнул. Был там кто-то еще, какой-то тихушник, которому, как я понимаю, очень не хотелось, чтоб Валдая живьем взяли.
Палыч скользнул обманчиво равнодушным взглядом по тому месту, где еще недавно висел, прикрывая собой тайник, плакат с изображением спортивного «доджа», и снова уставился на Багра. Вид у него был безмятежный, чуть ли не сонный, и Багор вдруг понял, что вплотную подошел к некой незримой черте, переступив которую назад уже не повернешь. А впрочем, чего там — подошел! Переступил, давно уже переступил, потому что Палыч — это тебе не Тормоз, ему ничего разжевывать не надо. Он уже все понял, сделал выводы и принял решение. И, как ты себя теперь ни поведи, на его решение это уже не повлияет. И уже неважно, кто застрелил Валдая — он или, может, Илья-пророк, — конечный результат от этого не изменится…
Багор заставил себя посмотреть на Тормоза — именно заставил, потому что отвести взгляд от сонного широкого лица Палыча вдруг оказалось так же трудно, как от пистолета охранника там, во дворе. Тормоз был в своем репертуаре — тупо смотрел на Палыча и ждал, что тот скажет. Он, как обычно, ни хрена не понимал и ждал не объяснений, а команды, подтверждая тем самым однажды высказанное покойным Валдаем предположение, что ведет свое происхождение не от обезьяны, как все нормальные люди, а от сторожевой собаки.