Авьенцы праздновали и пили.
И Генрих пил вместе со всеми, но облегчение не наступало.
Пришел в себя уже в собственной гостиной, не понимая, дошел ли сам или его довели лакеи. Споткнулся о столик, строго сказал ему: «Не толкайся!», и упал в поспешно подставленные руки Томаша.
— «Блауф… ранкиша!» — заплетаясь, проговорил Генрих. — Немедленно сюда!
— Ваше высочество, позвольте!
Томаш усадил его в кресло, и Генрих облокотился о стол, исподлобья глядя на камердинера: его силуэт двоился, мерцала электрическая лампа и пестрые пятна бабочек, точно живые, ползали по стенам.
— Людвиг… типич… ный солдафон, — бубнил Генрих, пока Томаш, опустившись на колени, расстегивал ему портупею. — Считает… Авьен должен упасть, как спелое яблоко… в руки вэймарскому правителю… Спелое яблоко, а? Как… кая пошлость! — сабля звякнула о паркет. Генрих в досаде отшвырнул ее ногой.
— Корона! Мн… мне предлагали трижды! Но это такой пус… тяк по сравнению с… с… — он выпрямился, позволяя камердинеру расстегнуть воротник кителя. Дышать сразу стало легче. — Ты слышишь, Томаш?
— Я весь внимание, ваше высочество.
— Ты веришь… что я могу из… изменить мир?
— Я верю любому вашему слову, вы отмечены Богом.
— Богом! — фыркнул Генрих, стукнув кулаком о подлокотник. Пламя куснуло ладонь, но не вырвалось наружу, и Генрих поморщился и потер зудящий стигмат через перчатку. — Я не верю в бога, Томаш. В наш… шем просвещенном веке каждое явление можно объяснить наук… кой! Химией! — вздохнул, справляясь с икотой, и поймал пустой взгляд черепа на столе. — Вначале было Слово? Чушь! Религиозные бредни! Снач… чала был сontagium vivum fluidum! Великий распад и тьма нигредо! Но где же мое вино?!
— Осмелюсь заметить, ваше высочество, на сегодня достаточно. Ваша матушка велела…
— Моей матушке все равно! — досадливо перебил Генрих, щурясь на лампу, истекающую желтизной. — Она не хочет слышать… а, впрочем, — пожал плечами: — как… кая разница? Жизнь все равно пытка… Томаш! Мне не передавали ник… каких писем?
— Нет, выше высочество, — откликнулся камердинер. — Изволите привстать? Я сниму ваш китель и регалии.
— Сними, Томаш, — согласился Генрих, поднимаясь. Его качало, и качались — вправо, влево, — портьеры от сквозняка. — Они душат меня… орден словно ошейник… я, кажется, велел еще вина?
— Ваше высочество! — выпрямился камердинер, тон его голоса балансировал между привычной сдержанностью и допустимым протестом. — Напоминаю, вас ждет супруга!
— Суп… руга? — Генрих нахмурился, вспоминая. В голове клубился туман, череп скалился, будто в насмешку. — Ах, да! Я ведь женился сегодня… — он плюхнулся обратно в кресло. — Так что же? Подождет. Дай мне бумаги! — И сам притянул стопку и чернильницу. С пера упала клякса — живая и по-тараканьи лоснящаяся. — Знаешь ос…собняк на Лангер… штрассе? Куда доставлял цветы. Отн… отнесешь туда.