– Ваня! – увидела она его и горько заплакала. – Прости меня, Вань, я опять сорвалась.
С подключенными датчиками и капельницей София казалась очень ранимой и несчастной. Приступ острой жалости не заставил себя ждать. Иван приблизился к высокой кровати и взял девушку за руку. Её кожа была бледна, сквозь нее просвечивали голубые жилки.
– Как ты? – постарался вложить в голос как можно больше нежности, хоть и не испытывал её. Но такой тон на нее действовал лучше всего.
– Плохо мне, Вань. Забери меня отсюда, – прохныкала София, и Иван понял, что поток слез иссяк, и начинается игра на публику. Это она тоже практиковала частенько. И он научился закрываться, абстрагироваться.
– Куда, София? У тебя есть своя квартира, и насильно тебя здесь никто не держит. Ты вольна уйти в любой момент…
– Ты же знаешь, что я не могу этого сделать! Иначе все начнется снова…
– Зачем же тогда просишь меня забрать тебя?
– Я хочу вернуться к тебе. Вдруг у нас получится все исправить, – с надеждой и затаенной обидой заглянула она ему в глаза.
Не получится – он это знал точно. Прежде всего потому, что сам перегорел и уже ничего, кроме жалости, к ней не испытывал. И он уже научился жить и дышать без нее, хоть это и далось с великим трудом. Но и сказать всего этого ей в лицо не мог, как и дарить беспочвенную надежду.
– Сонь, ты знаешь, что этого не будет. Но я всегда буду рядом с тобой…
– Да нужен ты мне больно, очередной святоша, на каких я тут насмотрелась! – вдруг закричала она, и даже бледность на ее лице сменилась гневным румянцем. А точнее, оно пошло пятнами. – Проваливай со своей заботой! Не нужна она мне!.. Никто вообще не нужен! Обойдусь без вашей благотворительности!..
Рыдания прервали сбивчивую гневную речь, и София отвернулась, уткнувшись в подушку. Ее худенькое тело сотрясалось, пока беззвучно плакала. Стало жальче ее в разы сильнее, но Иван ничего не сказал и не сделал. Он продолжал стоять рядом и держать ее за руку, которую она не забирала. А когда София перестала плакать и посмотрела на него снова, сказал:
– Ты постарайся выдержать, Сонь, не срывайся больше, чтобы не было еще хуже. А потом мы вместе придумаем, как жить дальше.
Это были ничего не значащие слова, но в то же время, он надеялся, что они помогут вселить в нее надежду.
– Прости меня, Вань, – пробормотала она. – Я скотина и не достойна тебя.
– Ты самая лучшая, – улыбнулся он и погладил ее по щеке. – И ты мне дорога. Хочу видеть тебя здоровой.
Он пробыл у нее еще минут пятнадцать, а уходя, поцеловал в щеку, как поцеловал бы сестру. На сердце лежала тяжесть, когда покидал палату – слишком несчастным, даже безысходным, взглядом провожала его София.