Я поднялась с диванчика и рванула в сторону двери. Но он схватил меня за руку, развернул и почти силой усадил рядом с собой.
– Послушай, детка. Если тебя интересует мое мнение, то твой брат должен сам решать свои проблемы. У тебя своя жизнь. Вот и живи.
Так стало еще хуже.
Лучше бы дал мне уйти.
Нравоучение вместо денег? Так себе замена.
– Но это не мое дело, – он пожал плечами. – Поэтому я дам тебе эти деньги.
– Дадите? – у меня опять появилась надежда, хотя я еще опасалась верить в нее. – Правда?
– Да, – подтвердил он и взглянул на мои губы. – Но не просто так. И уж точно не за работу уборщицей.
Я опустила глаза.
Я уже понимала, к чему он ведет. Еще бы не понимала. А его взгляд… я вспомнила, как вела себя в нашу прошлую встречу, как сосала его палец, и мне это нравилось.
– И… – спросила я после паузы в целую вечность, – что вы хотите взамен?
Этот вопрос – чистая формальность. Это знаем и я, и он. И потому ответ не стал неожиданностью:
– Тебя.
Я киваю. Конечно, чтобы спасти брата, я соглашусь на все.
Поднимаю взгляд на владельца клуба, и чувствую, как начинаю дрожать. И от нескрываемого голода, который вижу. И от своей реакции на него. И от тех слов, которые стоит произнести.
Лучше сейчас.
– Я должна предупредить, я… – запинаюсь, не думала, что сказать это будет так сложно. – Я совсем неопытна в таких делах. То есть абсолютно неопытна.
Черные брови Дэвида Роджерса взлетают вверх. Он задумчиво потирает губу, рассматривая меня.
– Ты девственница?
Хорошо, когда мужчина опытный, и не нужно объяснять долго, тем более что мне сейчас и без того нелегко говорить.
– Да… – почти шепчу я.
– Что ж, я готов купить твою девственность.
Боже, как это дико звучит…
Купить мою девственность… Могла ли я когда-то подумать, что докачусь до такого?
Он отходит в угол. Нажимает на что-то, и картина на стене отъезжает в сторону, открывая взгляду сейф. Пара минут – и вот уже на стол рядом со мной ложатся пачки долларов.
Я торопливо, не считая, не думая ни о чем, запрещая себе думать, за что я их получаю, запихиваю деньги в сумочку. Она довольно вместительная, но теперь выглядит распухшей.
– А теперь подойди ко мне, – раздается голос Дэвида.
Он говорит властно, и у меня от его тона и голоса коленки подгибаются. А еще от осознания, что будет дальше, когда я послушаюсь. Конечно, послушаюсь – как иначе?
Поднимаюсь, иду к нему.
Три шага.
Таких долгих три шага…
Говорят, что перед смертью не надышишься. Конечно, я не умру от того, что случится, но для меня изменится многое. Слишком многое. И, наверное, потому я чувствую все так остро. Холодные нотки его парфюма, давящую ауру власти, которая обволакивает меня и будто тянет к своему владельцу, заставляя сделать еще один шаг, последний.