Работа идет быстро. Я разламываю рояль на части, а Пташка кидает их в окно. Мы славно проводим время. Обреченный рояль при каждом ударе жалобно охает. Потрясающая работенка. Колотя по струнам кувалдой, я заставляю все их вибрировать – небесный звук! А когда я попадаю между ними топором – звук другой, плавающий. Мы получаем добро на то, чтобы сжечь деревянные части и утащить куда-нибудь все железо.
Уже в то время Пташка всегда ездил в школу на велосипеде. Том самом, который потом в Уайлдвуде сперли у нас копы. Он ставил его у задних ворот игровой площадки, а чтобы не украли, пользовался замком и цепочкой. Его было хорошо видно из окон. В тот день после уроков Пташка привез на нем топор и кувалду и поставил его где обычно. Я и не знал, что на этот раз он забыл запереть на цепочке замок.
И только мы заканчиваем нашу работу, ставим огромную чугунную раму на подоконник, как видим, что внизу какой-то гад берет Пташкин велосипед.
Пташка, не говоря ни слова, срывается с места, несется через весь класс и скатывается по ступенькам. Я придерживаю раму и ору вниз этому мерзавцу: «А ну отойди от велосипеда, ублюдок!» Теперь мне видно, кто он. Это один из самых больших тупиц в школе, Джимми О’Нилл. Всего их шестеро братьев, они ходят в нашу школу, один тупее другого. Даже если все их мозги сложить вместе, то не получится и одного стоящего. Этот Джимми О’Нилл учится в седьмом классе, но ему уже стукнуло шестнадцать. Он низенького роста, но мускулы у него о-го-го. Он думает, что ужасно крутой. Сколько я его помню, у него вечно текут сопли и обшлага на свитере всегда протершиеся, драные, заскорузлые от соплей. Его главное развлечение – дубасить на переменке шестиклашек. Пару раз мне случалось выбивать дурь из его башки, но у него короткая память. В прошлый раз он запустил в меня куском лошадиного навоза. Трудно поверить, что такому придурку вообще дают разгуливать на свободе, а не то что посещать школу. Да он вообще не умеет читать.
Джимми знает, что я его вижу, но садится на велосипед и укатывает прочь. Он до того тупой, что едва держится в седле. С гиканьем проезжает по боковой дорожке, поворачивает на Кларк-авеню, кое-как выравнивает руль и начинает набирать скорость. Примерно через полминуты показывается бегущий за ним Пташка.
– Он поехал по Кларк-авеню! – ору я. – Это Джимми О’Нилл!
Пташка прибавляет скорость. Мне хочется предупредить его, что ему придется не сладко, когда он догонит Джимми, если только вообще можно догнать велосипед на своих двоих.
Я опускаю угол чугунной рамы на пол и тоже бросаюсь бегом вниз по ступенькам. Мне приходит в голову, что, если Пташка догонит О’Нилла, тот проломит ему башку, и собираюсь вышибить О’Ниллу все зубы. На этот раз у меня будут извиняющие обстоятельства и никаких говенных монашек или священников, чтобы вмешаться и спасти его бледную ирландскую задницу.