И вот теперь Альфонсо впервые учиняет нам настоящий осмотр. Он пытается выяснить, кто мы, черт побери, такие. Поизучав нас минут пять, он взлетает на ближний насест и снова окидывает нас взглядом, но уже под совсем другим углом. Мы не двигаемся. Наконец он издает скрипучий щебет. Его звук напоминает голос человека, приветствующего появление корабля после двадцати лет, проведенных на необитаемом острове. Это самый неохотно изданный «пип», который только можно себе представить. Так и чувствуешь, что ему изо всех сил хочется вернуть его обратно в свой клюв, и так быстро, как только возможно. Пташка и я отвечаем ему восторженными «пипами». Мы перебрасываемся ими какое-то время, но в конце концов ему это надоедает. Он вспархивает на верх своей клетки, затем спрыгивает на порожек, потом соскакивает в клетку. Мы ждем. Я понимаю: он меня испытывает, чтобы проверить, подбегу ли я захлопнуть дверцу, пока он внутри. С того места, где я нахожусь, мне плохо видно, что происходит в клетке, но я уверен, что он в ее задней части и только и ждет, когда я двинусь к ней, чтобы молнией вылететь наружу.
Он опять покидает клетку. Я подумываю о том, не выпустить ли мне полетать Пташку, но как-то боязно. А вдруг мистер Линкольн окажется прав? Пташкой мне не хочется рисковать ни в коем случае. Я дожидаюсь, пока Альфонсо сядет на насест подальше от нас, и тогда сажаю Пташку в маленькую клетку. Она издает самый несчастный щебет, на какой только способна, но я отворачиваюсь и ухожу из вольера. Мне хочется посмотреть, что может делать Альфонсо, когда думает, что меня нет.
Первое, что он делает – это обживает вольер, наслаждаясь его размерами. Он то и дело летает из одного конца в другой, переворачиваясь на лету и чудом оставаясь цел и невредим. Также он взмывает вертикально вверх, пытаясь оказаться как можно выше, под самыми пружинами моей кровати. Несколько раз камнем падает вниз. Да, он умеет летать. Он похож на летчика-испытателя, стремящегося проверить, все ли механизмы в порядке, после того как самолет провел много времени на земле.
Затем он подходит к кормушке и начинает опять разбрасывать зерна, на этот раз их особенно много, и склевывает несколько штук. Моет головку в чашке с водой, но не моется целиком. Взъерошивает перья и опять их укладывает, делая это быстро, так непохоже на неторопливое прихорашивание Пташки.
Между тем Пташка чуть не выпадает из своей клетки, стараясь его увидеть. Кажется, она уловила главную мысль моей стратегии. Так, по крайней мере, мы можем наблюдать за ним, видеть, что он делает.