Ближе к вступительным экзаменам я все рассчитала с дотошностью полководца, планирующего операцию.
Настя в образе цыганки сделает моей мамуле страшное предсказание, из которого станет ясно, что, если я в этом году никуда не поступлю, мне кранты.
Витя возьмет у друзей машину и меня похитит. Это надо на тот случай, если вдруг родителям придет в голову попытаться меня искать. Пусть найдут свидетелей «похищения» и поймут: все очень, очень серьезно.
А перекантоваться можно на даче у родителей Настьки. Домик потихоньку разваливается; денег, чтобы чинить его, как объясняла Настя, у родителей нет, вот они туда и не ездят, чтобы не расстраиваться.
Я доверяла Насте и знала, что она меня никогда не подведет. Несмотря на то, что все между нами запуталось: я люблю Витю, Настя любит Витю, а наш избранник любит то меня, то Настю. Впрочем, пролив немало слез, мы дружно решили, что этот аспект всегда будет за скобками нашей дружбы…
Все складывалось удачно.
Я сообщила Насте, каким поездом приезжает моя мама. Подруга в гриме и костюме (парик шикарный, лицо закрывает полностью! А еще мы купили карие линзы без диоптрий, делающие голубые Настькины глаза пронзительно-черными) смоталась на вокзал, напугала мамулю.
Витя, как заправский бандит, взял у друга машину и меня похитил. Вот это стало для меня настоящей неожиданностью, мы договаривались, что он заберет меня завтра, но у владельца машины были другие планы, так что пришлось поторопиться.
Потом Витя позвонил маме и из кружки провыл: «Вы только не волнуйтесь и в милицию не ходите». Идиотизм, конечно… Но мне хотелось как-то успокоить маму и удержать ее от похода в милицию.
Конечно, мне было очень жалко родителей.
Но еще больше мне было жалко себя!
У меня всегда воровали лето. Я хотела загорать, я обожаю солнце, это мой наркотик – а мне всегда приходилось сниматься.
У меня воровали лето, и я решила не допустить, чтобы украли всю мою жизнь.
И вот теперь я пытаюсь все это объяснить Наталии; и по ее колючим глазам мне кажется, что она ничего не понимает; но я готова встать на колени – лишь бы она только не говорила маме, где именно я нахожусь.
Хочу заниматься книгами.
Не хочу играть.
Господи, пожалуйста, помоги мне! У меня не было детства, не было лета – но я хочу жить своей жизнью, что в этом плохого…
– Ох, девушка, как с тобой все сложно, – вдохнула Наталия. – И тебя мне жаль. И мама твоя с ума сходит. Что мне делать?
Я пожимаю плечами. А Наталия вдруг расстегивает сумочку, достает портмоне, вытряхивает монетку.
– Орел – ты остаешься, решка – едем к маме, – говорит Писаренко. И, зажмурившись, бросает монету вверх.