А Дима прождал всю ночь мать, глядя в замерзшее окно, проковыривая грязным пальцем дырочку для обзора. И нашел уже ее утром, когда отправился искать загулявшую мамку, потеряв всякую надежду на ее возвращение. Так и лежала она скрюченная, припорошенная снегом, похожая на большую холодную куклу в трех метрах от ожидавшего ее в тепле сына.
– Я даже вначале не понял, что лежит на пороге, – со слезами в уголках глаз рассказывал парень, – еще не совсем тогда рассвело. Март месяц был, но еще темно по утрам. И мороз вроде небольшой – градусов пятнадцать. Пригляделся, а это мама вся в снегу. Ночью снег шел. Лежит на левом боку, согнулась. Ноги к груди прижаты, а глаза открыты, и на ресницах снежинки прилипли и не тают. Я к ней, а она твердая вся и не дышит. Мне пришлось ее ломом отдалбливать: обмочилась мама, когда помирала, а после к доскам на пороге намертво примерзла.
– Не продолжай. – Мещерякова погладила плачущего Диму по руке и взяла у него пустую тарелку.
Многие сотрудники на отделении недоумевали с той метаморфозой, что приключилась с Раисой Ивановной. Она не просто выхаживала Огородникова, а буквально кормила его с ложечки домашней едой, приготовленной своими руками. Для этого пришлось припомнить подзабытые кулинарные навыки.
– Рая, ты чего с этим Огородниковым так возишься? – как-то задала ей мучивший ее вопрос старинная подруга Мещеряковой врач-лаборант Зинаида Григорьевна Пахомова, ее ровесница, с которой они вместе когда-то пришли работать в эту больницу. Одна из тех немногих подруг, что у нее осталась.
– А почему ты спрашиваешь?
– Да все только и говорят о тебе и этом Огородникове. Он что тебе, родственник какой?
– Нет, не родственник, – вздыхала Раиса Ивановна. – Я, Зина, и сама толком не пойму, чего я с ним так вожусь? Вот сколько через мои руки таких вот Димок прошло и ничего, а этот вот чем-то зацепил.
– Да он нытик, твой Димка. Чуть что, сразу в слезы. Ну что за мужик?
– Знаешь, Зина, жизнь у него была тяжелая, родители умерли.
– Рая, у нас после войны тоже, вспомни, жизнь была далеко не сахар, и ничего, не ныли. Ты вон приехала, когда после окончания института, у тебя даже шубы не было, одно пальто на рыбьем меху. И жили вы со своим Александром в бараке с троеборьем: дрова, вода, помои. Еще и на работу умудрялись ходить, и оперировала, и дежурила, и не ныли. Аль запамятовала?
– Да помню я все хорошо, Зина, помню. Ведь мы с тобой из другого теста сделаны. Да, Дима этот редкостный слюнтяй и плакса, но вот знаешь, жалко мне его, жалко. Сама не пойму, почему, прикипела к нему душой, понимаешь?