Когда она появляется на берегу, я понимаю, что день испорчен. Она подходит к воде, швыряет на землю полотенце и, не замедляя темпа, врывается в реку. На ходу она толкает нескольких купальщиков, но даже не оборачивается. У нее рыжие волосы и дрожащие губы. Она шлепает босыми ногами с ярко-красными ногтями, и вода сразу же становится беспокойной. Наполняется тревогой, темной тоской и каким-то холодным, безысходным отчаянием. Рыжая ныряет и с головой уходит под воду. Выныривает у ветлы, которая стоит на отмели прямо в воде, забирается на нижнюю ветку и… То, что она делает, — мой самый страшный кошмар. Теперь придется ждать дождя, чтобы вода успокоилась. И не просто дождя — грозы, с бешеным ветром, яростным громом и молниями во все небо.
Рыжая нервно запрокидывает голову и плачет, слезы текут по щекам и падают в воду. И ведь ничего ей не шепнешь: на женщин мои слова не слишком действуют, особенно днем и в новолуние. Она рыдает в голос и не может остановиться. Мой самый кошмарный кошмар.
У меня нет души и нет памяти. Я водяница. Может, я живу в этой реке несколько тысяч лет, а может, всего пару сотен. Точно не знаю, ведь вся моя память — в воде, а вода постоянно обновляется и поэтому остается свежей и чистой. Мне нельзя выходить из реки. Если я выйду, окажется, что моя память отдельно от меня (или я отдельно от памяти, как вам больше нравится), и тогда я сойду с ума и сгину. Впрочем, никто точно не знает, до какой именно степени водянице нельзя выходить из воды. Говорят, надо, чтобы хоть какая-то связь оставалась, хоть бы самая маленькая. Однажды я пробовала трогать рукой берег и еще один раз наступила лапой на траву, правда, голову на всякий случай держала в воде. И ничего. Моя память осталась со мной. В следующий раз попробую высунуть сразу обе лапы, посмотрим, что получится.
Если вы спросите меня, зачем я сижу в этой реке, придется честно ответить, что я точно не знаю. Но говорят, что вода, при всей ее чистоте и прозрачности, — стихия темная, а потому питается ужасом. И вот именно этот ужас я обеспечиваю. Есть разные методы. Иногда дожидаюсь, пока компания подгулявших дачников придет купаться в сумерки, и проплываю близко-близко к самому горластому. Я задеваю его холодным плечом или спиной, слегка касаюсь волосами. И в то же мгновение крикуна сковывает по рукам и ногам такой леденящий ужас, что на несколько секунд он замирает, опрометью бежит из воды и потом очень долго не решается купаться даже в ванне.
Мне не обязательно к ним прикасаться. Иногда достаточно шепнуть два-три слова, беззвучно шевельнув губами, и они бегут от меня, сами не понимая, что за напасть в такую жарищу гонит их из прохладной реки.
