Помирить нас захотели с кем – с лаконскими людьми?
А ведь в пасти волка злого больше правды, чем у них…[5]
Ну, по крайней мере, Советник хорошо знал грамматику греческого и имел приятный, звучный голос. Я села поудобнее и стала наслаждаться игрой этого актера и сопровождающего хора, который тоже оказался на высоте. Если судить по ним, то труппа действительно замечательная, и я решила, что надо будет обязательно посмотреть ее выступление, когда два ведущих актера вернутся в строй.
Прикрыв глаза и покачивая головой в такт фразам, я погрузилась в приятный транс, из которого меня вырвало сердитое рычание Калигулы. Потом он забарабанил пальцами по пустому сиденью сбоку от себя – верный знак, что его самообладание на пределе, – и шумно задышал. После развода характер Гая стремительно портился, вспышки гнева случались чаще и длились дольше. Хотелось верить, что со временем он переживет измену Ливии Орестиллы и вновь станет тем великодушным человеком, которого я помнила, а пока решила делать все возможное для сдерживания его вспыльчивого нрава. И вот, с твердым намерением тихо поговорить с ним и успокоить кипевшую в нем ярость, я открыла глаза, но не успела вымолвить ни слова, как он вскочил на ноги и громко выкрикнул, всполошив зрителей:
– Эй, ты, дурень! Его зовут Кинесий!
Представление тут же прервалось. Обескураженные актеры обратили недоумевающие взоры на фигуру, стоящую в центре первого ряда, где располагались места для самых важных зрителей. Калигула наставил подрагивающий от ярости палец на Лисистрату:
– Что ты скажешь в свое оправдание?
От страха несчастный актер не мог произнести ни слова. Я видела, как его маска повернулась в одну сторону, в другую – в поисках поддержки от собратьев по сцене, но те не только не помогли, но и отступили подальше на всякий случай.
– Молчишь? – наступал на него разгневанный император. – Молчишь? Вот и правильно! Все зрители были бы только рады, если бы весь прошедший час ты молчал. Потому что если они, подобно мне, ожидали насладиться прекрасным ярким слогом Аристофана, то были разочарованы столь же горько, сколь и я. Ибо в мясной лавке твоего представления написанные им слова ты попросту освежевал, разделал и вывесил вялиться. Я еще никогда не видел актера, который бы не смог вложить хотя бы каплю эмоций в слова, будто созданные для передачи чувств! И я бы еще простил тебе такое издевательство над одной из моих любимых комедий, если бы ты выучил хотя бы половину своей роли! – Заканчивал он свою тираду весь красный и трясущийся; объект его злобы тоже потряхивало, но полагаю, что лицо под маской было белым, а не красным. – Повтори! – велел Калигула, но ответом ему был немой ужас. – Тупица, повтори еще раз свою реплику!