– Ubi tu Gaius, ego Gaia, – счастливо выдохнула Милония. Древняя формула, завершающая церемонию, в наше время мало что значила, но не в этот день.
– Feliciter! – воскликнул авгур, призывая собравшихся веселиться.
Чуть погодя мы все оказались в том самом внутреннем дворе, где примерно в таком же составе были полутора годами – и двумя императрицами – ранее. И так же, как в тот раз, когда Гай бросил довольно двусмысленный вызов Юпитеру, день выдался теплый и сухой. Тем не менее я с некоторой опаской шагнула во двор, ибо знала, как быстро сгущаются над Лацием грозовые тучи.
Начался пир и развлечения, и гостей – самого разного происхождения – действительно охватило веселье. Я заметила одно неожиданное следствие возросшего числа вольноотпущенников среди высокопоставленных лиц: рабы императорского дворца выглядели гораздо довольнее, чем обычно, и прислуживали хозяевам и их гостям с куда большим рвением. Ведь кое-кто из тех, кому они сейчас старались угодить, совсем недавно был ровней им, и поэтому каждый дворцовый раб видел в наполняемых им кубках свое будущее.
Едва мы расположились вокруг накрытых столов, как Виниций, поцеловав мою руку и пообещав скоро вернуться, поспешил к Лепиду обсудить нечто безотлагательное. Меня это вполне устраивало. Я часто бывала одна и чувствовала себя превосходно. Разумеется, свою семью я очень любила, и с Виницием нас связывала настоящая привязанность, основанная на растущей близости и взаимной страсти, но только в одиночестве человек может созерцать и размышлять без помех.
Какое-то время я провела, наблюдая за новобрачными. Вид у них был по-настоящему счастливый. Вокруг кружился рой вольноотпущенников, пока наконец мой брат не разогнал их, как надоедливых мух. Я переключила внимание на этих выскочек, желая понять, кто чего стоит, однако они показались мне весьма разношерстной компанией, и только Каллист по-прежнему вызывал у меня стойкое отвращение.
Ничто не влияло на объективность моих наблюдений, и я подметила кое-что, чего не могли бы увидеть остальные пирующие. Агриппина разыскала Лепида и заставила его завершить беседу с моим супругом. Виницию пришлось отойти. Лепид не был рад вмешательству Пины – лицо скривилось в хмурой гримасе. Что касается сестры, то ее эмоции невозможно было прочитать. Сестра всегда искусно играла нужные ей роли, и маска спадала с лица только по ее желанию. В тот день как раз ее невинная безмятежность и пробудила мой интерес – этот образ показался уж слишком нарочитым.
Желая понять, я наблюдала за ними еще примерно час. Вокруг шумел пир, одно за другим сменялись развлечения, к императору и его новой жене подходили гости с поздравлениями, а потом и Виниций вернулся ко мне и начал болтать о том о сем, а я следила за Лепидом и Агриппиной.