– Мама, проявим терпение. Если мы должны оставаться в доме на Палатине, то что ж, это допустимо. У нас будет время подготовиться к слушанию дела в базилике и отослать императору прошение. – Командиру преторианцев он сказал: – Уберите оружие. Мы пойдем с вами добровольно.
Нам, онемевшим от непостижимости происходящего, оставалось только смотреть, как мать и Нерона под конвоем ведут в сердце города. Старший преторианец задержался на мгновение. Его подозрительный взгляд скользнул по пятерым младшим детям: трем девочкам, Калигуле и Друзу.
Из всех несчастий, выпавших на мою долю, тот момент был одним из худших. Я глядела вслед уходящей матери, навсегда запечатлевая в памяти каждую деталь ее образа. Ее поступь, в которой даже при столь сокрушительных обстоятельствах чувствовалась царственная гордость. Ее высоко поднятую голову с аккуратно заколотыми на затылке волнистыми волосами. Простоту ее белой туники под охряной столой, подчеркнутую темно-синей паллой. Ее природное изящество… Набежавшие слезы затуманили мне глаза.
– А нам что теперь делать? – ядовито поинтересовался Друз у преторианца.
– Префект распорядился, чтобы вы были отделены от вашей матери. Вам не позволено посещать семейный дом на Палатине, а вилла за Тибром с этого момента изъята до тех пор, пока не будет принято решение о ее дальнейшей судьбе. Тебе и младшим детям предписано поселиться на вилле госпожи Ливии.
Друз медленно кивнул. По его лицу мы отчетливо видели, что он едва сдерживается, чтобы не ответить преторианцу, но брат понимал, куда приведут любые возражения. А преторианец развернулся и небрежно зашагал по широкому коридору, оставленному в толпе ушедшими солдатами.
– Мы напишем послание Тиберию, – твердо заявил Друз, – и привлечем именитых ораторов и виднейших адвокатов.
– Пользы не будет, – бесцветным тоном отозвался Калигула.
Мы все посмотрели на него, потом туда, куда был направлен его напряженный взор. Мне стало дурно.
Командир преторианцев пересек площадь, а там его поджидал тот самый центурион, который стоял на корабле вместе с нашими братьями. Деньги не переходили из рук в руки, воины обменялись только речами, однако сразу все стало понятно. Пожилой ветеран считается уважаемым гражданином, его показания станут весомым свидетельством в суде. В чем бы он ни обвинил моего старшего брата, каждое его слово станет гвоздем, вбитым в крест, на котором распнут Нерона.
– Подлый предатель! – сплюнул Друз. – Рабирий отирался возле Нерона целых два года.
– А как давно он, по-твоему, работает на Сеяна? – спросил Калигула. – И мать, и наша прабабка предупреждали Нерона, но, похоже, он и не думал об осторожности. Молюсь Минерве, что хотя бы ты, Друз, держал язык за зубами.