Ей шел Ньяд. Святая как будто была создана для него, чтобы быть в его центре. Я вел ее по знакомому пути. Ничего не видно, но тело помнит дорогу. Пройдя двести раз туда и обратно, я отлично ее запомнил. Садрин шла рядом. Слишком близко, даже слегка касаясь своим плечом моего. Здесь слишком легко потеряться, тем более тому, кто находится тут впервые.
Кругом снуют черти, подгоняя несчастных девяток и восьмерок. Доставалось даже тем, кто нормально работал. Бедные. А ведь я такой же! И я мог сейчас быть рядом с ними, точно так же таскать камни, получая плетью по красной прожаренной Ньядом спине. Но я выбрал свободу. И смерть.
Садрин, как бы ни пыталась держать статную осанку, невольно вздрагивала, когда в очередной раз кому-то из рабов прилетало от надзирателя. Она сжимала одной ладонью вторую и поджимала губы. Я замечал, как она старательно избегает смотреть в сторону местных жителей. Но то и дело прямо перед нами из тумана возникали очередные мученики.
Здесь было тихо. И, если оставаться в одиночестве, то каждый сойдет с ума.
– Тут и правда нет огня, – заметила святая.
– Да, – ответил я.
Мне было не по себе. Я не мог на все это смотреть только из-за той мысли, что могу оказаться на месте любого из девяток. Есть какую-то непонятную слизь, получать от надзирателей и быть низшим среди низших. А сейчас несмотря на то, что я, по сути, остался девяткой – есть те, кто прислушивается к моему мнению. Это Аод, ангел и даже Садрин. А еще у меня есть младшая сестра – это самый важный повод для того, чтобы остаться в живых.
Нет, я не дамся Гортею. Я не позволю расчертить на моем лбу десятую линию. Я выполню уговор, но я вырвусь, найду способ убежать. Ведь у меня всегда это получалось. О чем речь: бегство – лучшее, чему я научился в жизни. Если бы за побеги давали награды, они бы все принадлежали только мне.
С другой стороны, бегство редко приводило меня к чему-то хорошему. Смерть – самое худшее, что случалось со мной из-за него. Хотя, наверное, клеймение похуже, чем смерть. Лучше бы я умер еще тогда.
– Здесь нет никаких домов, – сказала Садрин, все еще вглядываясь в туман. – Где же живут люди?
– Нигде, – ответил я. – Они спят и едят на улице, по расписанию. У чертей есть дома, но те в них редко когда заходят. Там ужасный бардак. Хуже я видел разве что у тебя дома.
Святая не ответила. Она смотрела на красное солнце, что висело уже низко к горизонту. Вид у нее был несчастный, и я подумал, что можно было бы попробовать… Но тут я оборвал свою мысль, чтобы Садрин ее невзначай не услышала.