Куда делся Малыш, я не знаю. Мне кажется, что больше я его не видел или не замечал. А вот Гашек был всегда рядом, и его смех неизменно звучал на переменах – веселый и идиотский. В последних классах он со своим закадычным другом начал заниматься культуризмом. Тренировки превратили его огромное тело в гору рельефных мышц. Они ходили вдвоем по Беговой в борцовских майках на бретельках, поигрывая мышцами и вызывая наше немое восхищение. Еще они занимались греблей на каноэ. А потом, в возрасте восемнадцати лет, его товарищ умер от разрыва сердца: тренер кормил их стероидами, и парень просто перестарался. Гашек окончил Строгановку. Художником он не стал, а занялся бизнесом, сосредоточив в своих руках заказы на мозаики, скульптуры и оформительские работы. На него трудилось много безымянных исполнителей. При Лужкове его дела пошли в гору, он получал заказы на памятники по всей стране и вскоре возглавил Московское отделение Союза художников. А еще он невероятно растолстел, страдал одышкой, постоянно утирал стекающий со лба пот. Встречая меня, он всегда улыбался и пожимал руку. Московское отделение Союза художников изначально находилось в нашем доме, а Гашек стал еще и бессменным председателем ЖЭКа, сосредоточив в своих руках все рычаги управления. Два года жильцы не платили квартплату – ее покрывали деньги от аренды домовых помещений. Потом вдруг квартплата вернулась и даже немного возросла. Дом зажил привычной жизнью. Гашек прочно стоял у руля, и тут, на пике своего финансового могущества, он неожиданно умер. После него остались запутанные схемы аренды, изношенная аппаратура в котельной, нуждающаяся в срочном ремонте, и пустые счета. Пришедший ему на смену председатель продержался недолго и сел в тюрьму. Оказалось, он числился по совместительству председателем еще в двадцати фирмах и товариществах, участвуя в разнообразных махинациях.
Гашек был куда умнее, поймать его за руку никому не удавалось. Держался он барином, носил огромные сердоликовые перстни и ботинки из крокодиловой кожи, ездил на кадиллаке и огромном шевроле “Каприз”, играя в эдакого дона Корлеоне, собирал антиквариат, умело обворовывал как зависящих от него художников, которым доставал работу, так и жильцов дома, в котором вырос. Перед смертью он успел устроить в Новой Третьяковке огромную выставку работ отца, сумбурную и плохо отобранную. Еще он добился от городских властей разрешения повесить на стену дома броскую и дорогую памятную доску с портретом Горяева-старшего. Он был настоящим махинатором и ловкачом, но почему-то лично у меня никогда не вызывал зависти или презрения. Гашек был частью дома, такой же, как Левка Баршай, сын известного дирижера, паливший спьяну из двустволки в стену коммунальной квартиры, и многие другие. Гашек он Гашек и есть. Вспоминая его, я уверен в одном: никого на свете не вызывали со двора, трубя в горн и размахивая шведским флагом.