Белая тень. Жестокое милосердие (Мушкетик) - страница 15

Дмитрий Иванович, пожалуй, преувеличивал. Это была не беспощадность, а сила, внутренняя сила, жажда жизни; нерастраченная, крепко сжатая уверенность в себе, энергия, которая еще не знает, чем закончится. Этой его внутренней силе, чеканности мыслей и поступков отвечала даже внешность. У Борозны почти атлетическая фигура, крупное смуглое лицо, оно грубое, как бы тесано топором — много углов, много прямых линий: широкий, почти квадратный лоб, большая черная борода клинышком, черные жесткие волосы без пробора; глаза большие, черные, еще и с какими-то крапинками — глаза любопытного здорового человека, который процеживает сквозь них мир, отбирает нужное и решительно отстраняет все, что, по его мнению, ошибочное или лишнее. Эти глаза, кажется, понимают все, глядят на окружающее мудро и проницательно, в них нет цинизма, а только искренность и пытливость, нерастраченное восхищение миром, о котором они знают много и доброго и недоброго, но то недоброе просто не принимают во внимание, а еще в них — уверенность, что обмануть их не отважится никто. Таков был Борозна, однако несколько не таким видел его Марченко. Он видел в нем только силу, грубость, практичность, он как-то терялся перед ним и, может, поэтому выработал по отношению к нему линию поведения тоже грубоватую, суховатую, деловую, хотя опять-таки до определенной степени, — опасался, чтобы ее не сочли завистью, боязнью сильного соперника.

Он пожал плечами, поговорил еще несколько минут и отправился в соседнюю комнату, куда только что вошла Светлана Кузьминична Хорол, его неофициальный заместитель, один из старейших сотрудников лаборатории. Она начинала вместе с Дмитрием Ивановичем; в том, что перекипело, выкристаллизовалось, перешло в иное состояние, получило обоснование в этой лаборатории, — частица и ее труда.

Она согласилась неохотно — и Дмитрий Иванович знал почему, как знал и то, что, согласившись, она сделает все добросовестно. Ее не нужно подгонять, ей не нужно надоедать, она сама придет к нему, возьмет его разработки, внимательно выслушает и пунктуально и неуклонно выполнит все. И Дмитрий Иванович ничего не сказал.

Они стояли у открытого окна, ветер колебал плотную желтую занавеску. За окном, на ветке вяза, унизанной молоденькими листочками, отчаянно пел черный большеротый скворец, где-то внизу разорялись воробьи — весна вливалась в окно широким потоком, пением и запахами, бодрой свежестью и приглушенной истомой.

— Весна… Еще одна весна, — сказала мечтательно и немножко грустно Светлана Кузьминична.

Что стояло за теми словами, за той грустью, — сожаление о прошедших годах, укор ему, — Марченко разгадать не смог, да и не успел, так как Хорол внезапно, точно подавив что-то в себе, повернулась к нему, в ее глазах прыгнули испуганные, почти отчаянные огоньки, и быстро сказала: