И вдруг оттуда внезапно долетел хохот. Да такой громкий, что воронье, усевшееся на ночлег, взлетело и снова зашумело. Потирая через расстегнутую сорочку грудь, смеялся Тимош, смеялся Василь, даже Ковток смешно вертел во все стороны головой и подхихикивал в ладонь. Привлеченные смехом, люди бросились в огород, Зазвучали удивленные возгласы и смех, а кто-то подкинул вверх стайку белых листочков. На земле, раскрывшись, лежала жестяная оболочка, туго набитая бумажонками. Это была так называемая агитационная бомба, изобретение двадцатого столетия, назначение которой — убеждать в иной вере тех, кто останется в живых после фугасных и осколочных. Их периодически бросали, чтоб сагитировать тех, кто не добит, добивать тех, кто не сагитирован. Эта, к счастью, упала на школу в то время, когда там не было детей.
К Марийке подошли Василь и Тимош.
— Ну, вот он, — хлопнул Василя по плечу здоровой рукой Тимош, — можно сказать, дважды герой и один раз дурак. Да разве слепому светят… За первое геройство его представили к ордену, а за второе надобно надрать чуб. Да… — кивнул на свою забинтованную руку, — некому. Возьмись ты, Марийка, — и зашагал к старикам.
Люди толпились вокруг бомбы, на Василя и Марийку никто не глядел. Василь взял Марийку под руку и сказал:
— Пойдем!
И она пошла. Это слово, произнесенное так просто, подчинило ее. Оно как будто ничего и не означало — только завершало ожидание, тревоги, напоминало о давней школьной дружбе, но вместе с тем и прокладывало стежку в будущее, и к тому же в недалекое. Они шли по гати, длинной-длинной гати, которая выгибалась полукругом, а по обе стороны ее пестрело зеленой ряской болото. Во время осенних дождей, когда гать развозило, здесь — ни пройти ни проехать. Сейчас она тоже была разбита тяжелыми колесами пушек, автомашин, копытами лошадей, но справа пролегли две широкие стежки, и они пошли по ним. Василь — по одной, Марийка — по другой. Те стежки — продавленные гусеницами танков — бежали параллельно, и им обоим подумалось, что и они вот так будут идти рядом, параллельно, до бесконечности. Внезапно оба, точно сговорившись, свернули на Пробитовку, улицу, по которой когда-то, в давние времена, пробивались из вражеского окружения казаки. Василь взял Марийку под руку, не ощущая ни страха, ни неловкости. По крайней мере, так ему казалось. А еще ему казалось, будто что-то изменилось, перевернулось, поставило его на землю крепко и твердо. Это случилось только что… Около бомбы. Там он ступил на ту твердую черту, которую искал давно. Так думал Василь. Ведь и тогда, возле мельницы, когда он бросился спасать Марийку, его несла какая-то сумасшедшая волна, которая каждое мгновение могла налететь на волнорез и разбиться. А потом… та окаянная ночь на станции… И только сегодня, только сейчас… Да, он пошел в школу для Марийки, а вместе с тем и для себя, пошел, понимая всю меру опасности. Чтобы подорвать все, что тянулось от той ночи на станции, чтобы уничтожить шаткие тени, возникавшие перед ним.