Пойманные в city (Монакова) - страница 44

— Ну ничего, все самое интересное только начинается! — Ирина весело подмигнула ей. — Еще увидимся, думаю… Хорошо тебе повеселиться, а я должна бежать, меня мой парень уже заждался… — она обезоруживающе улыбнулась ей, помахала рукой и упорхнула — только ее и видели. Люська еще некоторое время смотрела в ту сторону, тоже невольно улыбаясь. Нормальная девчонка, если разобраться… И чего она тогда на нее так взъелась?..

В это время ее слух различил слова, доносящиеся со сцены. Это была песня, мелодию которой Люська никогда до этого не слышала, но текст… В нем было что-то до ужаса узнаваемое.


— …Мне печаль твоя знакома до черточки: пусть лицо твое сейчас улыбается…


Она вздрогнула. Не может быть! Это же ЕЕ песня! Вернее, это — стихи, которые Дима посвятил ей, и, стало быть, превратил их затем в целую песню, тоже посвященную ей… Да ей ли? Но ведь писал же он эти строки для нее, только для нее, и ни для кого другого!

Люська с удвоенной энергией принялась пробиваться сквозь толпу — ей необходимо было увидеть его лицо. Голос… Голос был грустным, но, возможно, лирического исполнения, скорби и печали требовала сама песня.


— …Я же слышу, как в беспечности голоса ты скрываешь свою боль, свою искренность,

Наши слезы делят встречи на полосы, понимая расставанья бессмысленность…


У Люськи защемило сердце. Так значит, он все-таки дописал то стихотворение! Так значит, он все-таки о ней думал… и думает… Ну не может быть, чтобы он был равнодушен, при таком-то страдании в голосе! Нет уж, дружочек, меня не обманешь, подумала она, усмехаясь, потому что мне тоже «печаль твоя знакома до черточки»…

Дима допел песню, вежливо переждал овации и заговорил.

— В новый альбом вошло несколько песен, которые сочинил я сам. Признаться честно, мне немного страшно отдавать их на ваш суд. Потому что песни эти… очень личные, я бы даже сказал, интимные. В них я просто выразил все то, чем в настоящий момент живет мое сердце. Пожалуйста, не судите строго. Мне очень нужна ваша поддержка…

Публика ободрительно зашумела — не дрейфь, мол, пой давай!

— Ну, и чтобы не тянуть… Вот еще одна новая песня. Называется она… называется она «Одиночество».

Люське наконец удалось пробраться к сцене — на такое расстояние, когда она уже могла видеть его. Дима, разумеется, вряд ли мог различить ее лицо в толпе. Но сам он был ей хорошо виден. Он как-то позврослел за эти дни… Она отметила это. Повзрослел, возмужал, и в то же время осунулся. Видимо, сказывалось нервное напряжение перед презентацией. А может… может быть, и кое-что другое. Люська замерла перед сценой и впилась в Диму глазами. Боже, как же ей не хватало его все эти дни…