Жу потом было стыдно за это, но так, самую малость. Вдруг встретишься глазами с учителями – и отвернёшься. Они думают, это ты от стеснения, а ты-то знаешь: это потому что там, внутри своих видений, с ними вытворяли такое, что не дай бог они увидят это в глазах Жу. Нет, лучше отвернуться и не смотреть. И вообще обходить плакаты стороной. Не потому, что это нехорошо. А просто чем реже они нахлынывают, эти видения, тем слаще.
А в этой школе плакаты не вызывают ничего. Условные фигуры. И не поймёшь по ним, как себя вести в случае нападения. Да и кому придёт в голову нападать на школу в деревне Согрино?
– Эй, ты к кому? – вдруг слышит Жу в спину и не сразу понимает, что надо обернуться.
Но брат указывает подбородком – Жу поворачивается.
– Я за молоком.
Перед ними училка – невысокая, кругленькая, с короткой стрижкой, которая и голову ей делает круглой, как шар.
Быстро скользит по ним взглядом. Оценивает. Как всегда.
– Молоко – это на кухне.
– Я не знаю. – Жу пожимает плечами.
– Пойдём, – говорит училка и идёт по коридору, высоко неся свою круглую голову. Жу за ней. Училка маленькая, Жу выше, но от того, что сутулится, кажется ниже. С разбегу налетают дети, отскакивают, разлетаются в разные стороны. Училка успевает всем раздать замечания. Голос у неё высокий, властный. Говорит торопливо, окает, как все. Жу почему-то приятно вот так идти следом за ней, как на прицепе.
– Ты сам-то чейный? – бросает она, не оборачиваясь.
– В смысле? – не понимает Жу, но ужасно приятно, как всегда, когда обращаются в мужском роде.
– Дак приезжий, нет? Я так-то тебя не знаю, а я всех знаю здесь так-то.
– Я у Манефы Феофанны, – говорит Жу.
– У тёти Маруси, что ль? Родня?
– Ну… Типа того.
Жу не хочет объяснять, но училке это и не нужно. Она уже вплывает в залитый солнцем просторный зал.
Пахнет супом.
Пахнет компотом.
Пахнет грязными тряпками.
Столовая.
– Света-а! – кричит училка, и голос её звенящим эхом носится между каменных стен. – Свет, Валя-то Шустикова приходила, нет?
– Чего? – долетает откуда-то из недр столовой, и Жу узнаёт голос – Тётьсвета.
– Тут пришли к ей, что сказать-то?
Дверь в столовское святилище – кухню – в противоположной стороне зала. Алтарь оформлен в виде окна раздачи. Оно закрыто, а сверху полукругом – их символ веры: «Щи да каша – матушка наша, хлебец ржаной – отец родной».
Из-за двери высовывается тётя Света.
– Звонила же, говорю, – кричит, видя Жу. – Банку оставь дак, а вечером придёшь, за молоком-то. – Интонация взлетает в конце фразы так, что Жу не понимает – это вопрос или предложение.