– Вот ведь, – выдыхает брат за плечом. – Развели они их тут. Как будто есть чего охранять.
Делает вид, что ему не страшно. Хотя Жу знает – страшно. Если ей страшно, то и брату тоже. Но он умеет делать вид.
Проходит время. Тянется время. Собака лает всё реже, наконец замолкает и отходит. Ложится у стены, не сводя глаз с Жу. Ворчит. То и дело взглядывает на хлев. Оттуда доносится голос тётки, звон ведра, ещё какие-то звуки. Ничего толком не разобрать.
Наконец появляется. Шлёпая сапогами, спускается от сарая к калитке. Сильно наклонившись в бок, несёт ведро. Собака скулит и тявкает, кидается ей под ноги, виляя всем телом.
– Тихо ты! Пусти, прольёшь! – покрикивает тётка. Сейчас она движется не суетливо, а расторопно. Жу кажется, что присутствует при неком священнодействии. Валя доходит до ближней сарайки и прежде, чем скрыться за дверью, бросает Жу, как той же собаке: – Чичас, банки цисты у мене там, – и уходит.
Собака садится перед дверью, навострив уши. Поскуливает, перебирая передними лапами.
Жу тоже стоит. Ждёт. Брат показывает подбородком – по забору тихо идёт трёхцветная кошка. Бесшумно спрыгивает на поленницу у сарая. Бесшумно подходит ближе, садится поодаль, вроде как она тут случайно. Собака не обращает на неё никакого внимания.
– У меня коровушки-ти всегда были, – доносится голос из сарайки, и Валя выходит. Несёт белую, тяжёлую даже на глаз банку. Обтирает на ходу тряпкой. – И своих всегда держала, и в колхозе с телятами. Дояркой работала да с телятами. Это нонь у мене две только, Ноцка да Зорька, чёрненька да рыжа. А бывало – своих три, да телушка, да телята ошшо… Но, тихо! – одёргивает собаку, которая ластится к ней, встаёт на задние лапы, тянется к банке. – На, держи. – Протягивает банку Жу. – Да чичас, чичас. Молока хочет, помират.
И уходит снова в сарай. Чем-то гремит там. Собака от нетерпения топчется на пороге. Тянет морду, нюхает воздух, виляет хвостом. Кошка встаёт, потягивается, словно бы её это всё не касается. Даже не смотрит на дверь сарая.
Брат тихонько пихает Жу в бок. Кивает на выход со двора, выразительно поигрывая бровями. Брови у брата густые, красивые. У Жу никогда не будет таких бровей. Брату они очень идут.
Жу отворачивается, делает вид, что не понимает этих сигналов, этой игры бровями. Тётка как раз выходит с ведром. Выдвигает из-под верстака грязный эмалированный тазик, наливает молока. Собака кидается, весело повизгивая, начинает жадно, чавкая, лакать. Кошка подходит тоже, трётся о ноги хозяйки.
– Муся! Пришла! На-ко, тебе тоже, – говорит тётка и наливает кошке в пластиковую плошку, которая находится тут же, под верстаком, у стены. Кошка подходит так, будто делает одолжение. Но склоняется, начинает есть. Собака лакает и косится на неё.