– Множество, – сказал я. – Сотни. Клянусь, что число наших растет изо дня в день.
– Отвечай! – крикнула она, вскочив со стула, и отвесила мне пощечину. Рука у нее оказалась на удивление тяжелой. – Я всю свою жизнь потратила на то, чтобы хоть что-то изменить в этой стране, сделать ее сильной в глазах святых и богов. И не допущу, чтобы мои планы расстроились из-за ублюдков Пэлиса, крестьянских бунтов и проклятых лордов-предводителей.
– Кажется, вы говорили, что большинство плащеносцев работает на вас или стали разбойниками. Похоже, вы воздаете нам должное больше, чем сами готовы это признать, – сказал я, слегка озадаченный тем, что она явно переоценивает талант убеждения плащеносцев.
– Да я вас знать не хочу, болван. Если ты еще ценишь свой рассудок или хотя бы душу, ответь на вопрос. Где остальные?
От этой женщины, которая более, чем кто-либо другой на земле, несла ответственность за гибель моего мира, исходил такой страх, гнев и искреннее желание узнать истину, что мне пришлось ответить честно.
– Я не знаю. В самом деле не знаю.
Она наклонилась и вонзила длинные ногти мне в щеки.
– Грязный, тупой мальчишка. Пес. Думаешь, тебя достаточно уже пытали? Думаешь, ты знаешь, что такое боль? Все эти пытки – ничто по сравнению с тем, что сделаю с тобой я. Заставлю располосовать твою шкуру и приведу голодающих детей, чтобы они сосали кровь из твоих ран. А затем намажу мазью твой член, чтобы он затвердел, и заставлю тебя до смерти насиловать древних старух. Я создаю чудовищ, Фалькио валь Монд, и тебя могу превратить в чудовище. Ибо знаю, как пытать людей, намного лучше, чем может вообразить этот жалкий палач.
– Тс-с, – сказал я. – Вы оскорбите Уфа, если продолжите говорить подобным образом.
Она отпустила мою голову.
– Приведи его, – приказала она Уфу. – И вели, чтобы привели девчонку, если от нее хоть что-нибудь осталось.
Девчонку?
Придя в сознание, я обнаружил, что руки у меня снова связаны, но не слишком из-за этого расстроился. Кое-как разлепив веки, я разглядел, что Уф тащит меня по коридорам герцогского подземелья. Стены были сложены из того же камня, что и фундамент дворца и площадь перед ним. Вот он, настоящий Рижуйский валун – темница, из которой невозможно убежать, где герцог развлекается, наблюдая за страданиями людей.
Я рыдал, хоть и не смог бы объяснить словами, по какой причине. Сдается мне, что, хоть разум со временем учится пренебрегать потребностями тела, тело все равно всегда оплакивает осквернение духа.
Уф тихонько мурлыкал себе под нос, и я подумал, осознаёт ли он, что напевает королевский закон против несправедливых наказаний. Если нет, то это довольно иронично, а если осознаёт, значит, я уже перестал хоть что-то понимать.