Она посмотрела на меня округлившимися глазами, губы ее слегка приоткрылись, но она ничего не сказала. Просто стояла и ждала отпущения грехов.
Но отпускать я ей ничего не собирался.
– Я верю в зло, миледи. Я его видел собственными глазами. У себя дома и в самых дальних уголках нашей страны. И да, видел его и здесь, в Рижу. Видел его в фальшивой улыбке и тайных планах Шивалля, в глазах герцога, когда вы просили его за семью Тиаррен. Глаза его загорелись, когда он пошутил так, что поняли его лишь приближенные. Я нес когда-то правосудие этим людям. Даже убивал их, когда приходилось это делать. Когда-нибудь Шивалль и герцог Джиллард вдруг обнаружат, что у них из брюха торчат клинки плащеносцев.
Я подобрал дымящийся уголек, крепко сжал его в руке, а затем выронил.
– Но все самое ужасное, что происходит на этой земле, случается не из-за злых людей. Это происходит из-за тех, кто просто не знает о добре и зле. Из-за мытаря, которого совершенно не заботит, что урожай в этом году был плох и крестьянину пришлось отдать весь заработок целой семьи, чтобы уплатить подать. Из-за солдата, который не задает вопросов, когда ему приказывают облить маслом дом и приговорить мать с детьми к огненной гибели. Из-за юной женщины, совсем еще девчонки, которая представляет, как будет здорово жить в большом замке и восседать на престоле, но даже не задумывается, зачем плетутся сложные интриги и каким образом она займет это место. Так что нет, Валиана, миледи, герцогиня, принцесса. Я не думаю, что вы исчадие зла. Я думаю, вы намного-намного хуже.
Она посмотрела на меня и отшатнулась. Кест, несмотря на его намерения, подхватил Валиану: еще чуть-чуть, и она упала бы на землю. Фелток поступил благоразумно, сохранив спокойствие и позволив Кесту отнести ее в повозку.
Шивалль вышел вперед, улыбаясь. Но когда он заметил что-то за моей спиной, улыбка тут же сползла с его жирного лица. Трин поглядела в том же направлении и побледнела.
Я обернулся и увидел, как кто-то выползает из обожженных руин дома. Девочка, совсем ребенок, ей было не больше двенадцатитринадцати. Вся покрытая гарью и совершенно сбитая с толку. Она споткнулась, и, когда Кест бросился к седельным сумкам, я подбежал к ней. Вынес ее с места жестокой расправы, которое прежде она звала домом, и положил на скамью на другой стороне улицы неподалеку от кареты. Кест принес воды и бинтов. Я полагал, что кожа девочки сожжена, но, омывая детские руки, обнаружил, что она почти не обгорела.
– Как ей удалось выжить? – спросил Кест.
– Даже не знаю, – ответил я.