* * *
— Товарищи. Я попросил вас остаться сегодня после репетиции на пол часа для того, чтобы помочь нашему московскому ВИА попробовать сыграть их песню в акустическом — классическом варианте, — громко начал произносить речь дирижёр оркестра, но был перебит «репликой с мест».
— Аркадий, — обратился к нему человек огромных размеров, с топырящейся во все стороны седой шевелюрой и державший в своей руке духовой инструмент — трубу. — Я не понимаю Аркадий. Тут, толи одни повторы, толи … я не понимаю. Почему тут на нескольких листах написана одна и та же партия? Почему?
— Почему? — задал мне то же вопрос дирижёр, глядя прямо в глаза и уже сожалея о том, что поддался на уговоры сына и согласился помочь.
— Гм… — сказал я и принялся объяснять, что так всё и должно быть, потому как композиуии находятся в стадии эксперимента.
— Странная музыка, — произнёс басом толстый дядя и весь оркестр его в этом поддержал.
Дирижёр тоже изучал лист с нотами и был заметно недоволен тем, что видит.
— Молодые люди. Нам с Аркадий Львовичем нужно приватно переговорить, — проговорил «большой человек» подойдя к нам. Мы пожали плечами и чуть отошли в сторону, но так, что разговор был всё же нам слышен.
— Аркадий, это позор. Не позорься. Твой сын тебя позорит, — подойдя вплотную к дирижёру стал полушёпотом говорить трубач, с которым по всей видимости у Севиного папы были дружественные отношения.
— Извольте пройти на сцену Степан Маркович, — проговорил папá, сжав зубы, а затем указав на выход дирижёрской палочкой добавил: — Или извольте покинуть нас.
— Аркадий прекрати, — всё же настаивал толстый дядька. — Мы не первый год знаем друг друга. Не первый! Я хочу помочь!
— Хотите помочь, так помогите! — заявил Аркадий Львович. — Помогите, а не устраивайте диспут.
— Но, это же примитив. Примитив Аркадий. Примитив. Все же знают, что твой сын учится в «Гнесенке». Все же знают Аркадий. Это какой — то позор! Неужели его там не смогли ничему научить? Неужели за три курса его смогли научить только семи нотам?! Это позор, позор… Мало того, что он себя позорит, ничего он молодой… Но ты Аркадий… Ты… Люди спросят: кто нами дирижирует? Аркадий, люди спросят. Люди скажут Аркадий, люди скажут: Он же даже своего сына не может ничему научить… Будет позор Аркадий… Будет позор…
Дирижёр оркестра скрипел зубами косясь на стоящих рядом нас, но молчал.
— Аркадий. Это нужно немедленно прекратить пока не стало слишком поздно! Давай я подучу Савелия, давай… Аркадий, даже сейчас глядя на ноты я могу предложить несколько интересных ходов… Но такое нельзя играть Аркадий, нельзя! — продолжал бубнить трубач, потрясая нотами. — Да ещё в зале консерватории!.. Это же примитив. Полный примитив Аркадий!.. Будет позор! Позор! Будет скандал, Аркадий! Понимаешь? Скандал! — пошёл уже на второй или даже третий «круг», беспокоящийся за репутацию дирижёра трубач.