- За хорошими местами... - подсказал, подмигнув, Сенька.
Лавочник рассеянно, как полководец в пылу битвы, оглянулся на него и, как бы считая свой аргумент неопровержимым, отошел в сторону. Потом опять быстро повернулся к Захару, посмо-трел на него и крикнул громче и тоном выше:
- Ты линию закона найди, вот тогда будешь действовать на основании, да давность опро-вергни! - кричал он, глядя на подвернувшегося Фому, а своим кривым пальцем тыкая в направ-лении Захара. - Он тебя одной давностью убить может.
Сказав это, лавочник под молчаливыми взглядами вышел из круга и сел на бревно.
Все нерешительно переглядывались. Возбуждение, загоревшееся было от слов Захара, показавшихся самой очевидностью, вдруг погасло.
- Так напорешься, что ой-ой... - сказал, как бы про себя, староста.
Все оглянулись на старосту.
- И не разберешь, что... - сказал чей-то голос.
Все молчали.
- Это тогда ну ее к черту, - сказал кузнец, всегда первым отпадавший от принятого решения, если результаты оказывались сомнительны.
- Пока руки связаны, ни черта не сделаешь, - сказал Николка-сапожник, сидевший на траве, сложив босые ноги кренделем.
- А кто их развяжет-то?.. - спросил сзади голос.
Все уныло молчали.
- Хоть бы общественные дела, что ли, делать, - сказал кузнец, - а то к колодезю не подъедешь, мостик в лощине уж такой стал, что чертям в бирюльки только на нем играть.
- И лужа еще эта поперек всей деревни, нет на нее погибели, - прибавил кто-то.
- Лужа-то к середке лета сама высохнет, а вот насчет мостика изладиться бы как-нибудь, это верно, - сказали голоса.
- Вот чертова жизнь-то: не то что как у других - год от году все лучшеет, - а тут что плохое, не хуже этой лужи, держится, а хорошее год от году только все на нет сходит.
XIII
И правда, сколько ни помнили мужики, деревня оставалась такою же, какою она была пятьдесят, сто лет назад.
Тянулась та же, широкая, грязная от осенних дождей, улица с наложенными около плетней кучами хвороста, ракиты около изб, кое-где опаленные давним пожаром, на развилках ракит были положены жерди, и на них всегда мотались на ветру вниз рукавами рубахи и всякая дрянь, вывешенная для просушки.
Стояли те же рубленые, крытые соломой избы из потемневших от времени и дождей бре-вен, кое-где украшенные резными коньками на верху крыши; те же грязные дворы с телегами под навесом; а около завалинки водовозка на колесах, покрытая рядном.
И сколько ни помнили, из года в год жизнь шла по своей извечной колее без всяких перемен.
Так же великим постом притаскивали из клети в избу ткацкий стан, мотали нитки на боковой рубленой стене, набив в нее деревянных колышков, и ткали бумажные рубахи, гоняя нагладившийся деревянный челнок.