Он обгрыз хорошо прожаренную утиную ножку, бросил кость вертящимся под столом собакам. Засмеялся недобро.
— А я-то, дурак, планы хитроумные строил, все придумывал, как бы нам половчее перетащить его на свою сторону, пока этот жирный кабан не спохватился. А все получается так просто… Великий варвар и непревзойденный воин на деле оказался пустышкой. Он ведь приехал с дочерьми, с дочерьми, понимаешь, Рахам, что это значит?! Он уязвим! Он больше не та живая легенда и беспощадная неприступность, о которой нам всем твердили! Он постарел и стал уязвим. А если воин уязвим — он заранее проиграл, понимаешь? Нам проиграл!
— Мы его убьем? — спросил Рахам просто. Он вообще был человеком очень простым и зачастую не понимал длинных и запутанных речей своего короля. Селиг подавился выпитым вином, откашлялся, прошипел:
— Ты что болтаешь?! Совсем с ума сошел?! Мы же не самоубийцы! Ты видел его Черных Драконов? Пусть сам король и слаб, но его драконы сильны по-прежнему. Нет, мы не станем даже пытаться его убивать, особенно — здесь, это пусть дядюшка-Зак убивает всех налево и направо где ни попадя, мы же будем умнее… Мы с ним подружимся! — Он хихикнул и сделал непристойный жест. Глазки его стали маслеными. — О, ты даже не представляешь, Рахам, насколько же близко мы с ним в конце концов подружимся! Можно сказать, породнимся…
* * *
Конан буквально закаменел, с огромным трудом удерживая рвущуюся наружу ярость. Так его не унижали давно, а безнаказанно — так и вообще никогда! Он даже глаза закрыл, чтобы не видеть творящегося вокруг безобразия. Носильщики с паланкином и заваленная шелковыми подушками карета — это было так, мелкой неприятностью и сущим пустяком по сравнению со всем остальным.
Во-первых, всю торжественную речь Зиллаха он прослушал сидя. Когда внесенные в зал аудиенций носилки поставили на пол, Конан попытался встать из низкого и неудобного кресла и размять затекшую спину. Но смотритель королевского замка Мордохий, как-то незаметно оказавшись рядом, шепнул ему:
— Сидите-сидите, Ваше величество, вставать совершенно необязательно!
Причем таким тоном шепнул, каким сержанты обычно рявкают «Смир-р-на!» наиболее нерасторопным и тугодумным новобранцам. Конан не стал спорить и остался сидеть. И только к концу благодарственно-приветственной зиллаховской речи обнаружил с некоторым смущением, что сидел он во всем зале один — остальные стояли. Все. Даже сам Зиллах.
А в обеденном зале на деревянной скамье его поджидала подушечка.
Мягонькая такая подушечка, с пятизубой короной и вышитым золотым аквилонским львом — и когда только успели? Расторопный слуга с должным почтением ловко подсунул ее под самое королевское седалище.