Только вот… он ведь давно мог уже плюнуть на все и расслабиться, но зачем-то сидел тут всю ночь. Ждал. Значит, ему это по каким-то причинам важно?
Да какая разница, что там важно или неважно машине! К тому же никто ничего не узнает, это тебе не спалось, остальные же раньше девяти не появятся, шеф приучил. А киберу так и вообще можно приказать стереть информацию за последние сутки, вроде как особо важного там ничего не было, значит, можно, и он-то как раз все забудет на самом деле… Ведь можно же, да?
Можно. Наверное…
А потом научиться бриться на ощупь. Тоже, наверное, можно. Чтобы больше никогда, даже случайно, даже на миг не встретиться взглядом с той сволочью, что смотрит на тебя из зеркала.
Потому что есть вещи, которые человек не может допустить, если и дальше предполагает считать себя человеком. Даже если он твердо знает, что ему все сойдет с рук и он останется чистеньким. Даже если никто не узнает. Даже по отношению к… ну да, машине. К тому же сволочи. Все равно — нельзя.
Особенно если у этой сволочи при всем ее покерфейсе с каждой секундой все ярче полыхают уши и в остекленевших глазах плещется бессильная тоскливая ненависть, того и гляди готовая хлынуть через край.
Тогда — что?
Ларт затравленно огляделся. Вот же влип! Мусорная корзина не вариант, она сетчатая, да и пакет там драный… О! А вот это — вполне.
Ларт схватил со стола наградной кубок и одним движением вытряхнул на пол медали и прочий хлам…
— Всегда к твоим услугам… Л-ларри.
«Сволочь! — привычно подумал Ларт, пряча усмешку. — Ах, какая же он все-таки сволочь!»
С гордостью подумал и даже чуть ли не с умилением. А вот раздражения не было, ну ни грамма, как отрезало. Да и как можно злиться на того, кто нарывается так нелепо, так нагло, упорно и так… по-детски! Сколько ему, сволочи этой? Девять? Десять? Паскуднейший возраст. «Тройку» в производство запустили как раз одиннадцать лет назад, значит — киберу в самом лучшем случае никак не может быть больше десяти с половиной.
Щенок!
Такой задиристый, такой маленький, такой нахальный! И такой уязвимый. Ну как на такого злиться всерьез, даже если он и наскакивает, даже если пытается цапнуть, в извечной подростковой попытке нарваться.
Потому что только слепой не заметит — этот паршивец именно что нарывается. Знает, что может огрести, причем заслуженно, причем почти не сомневается, что огребет непременно. Знает даже чем и как — ну, во всяком случае, ему кажется, что знает, — не хочет до судорог, трусит как последняя… хм… ну да, сволочь, но все равно нарывается! Потому что не может иначе, хотя и видно, каких усилий ему это стоит.