Впрочем, сейчас он с облегчением отказался бы от кофе — если бы альтернативой оказался другой приказ. Любой. И даже не приказ. Пусть даже просто взгляд.
Взгляд хозяина — прямой и в упор, продолжительностью дольше трех с половиной секунд — может быть расценен как побудительная мотивировка и приглашение к разговору. Вносим поправку — не менее полутора секунд. Стоп. Даже нет — не менее полусекунды. Меньше просто нельзя, программа не поймет. Хорошо. Так и фиксируем. Осталось дождаться.
Ларри может даже не спрашивать — ему достаточно просто взглянуть. Хотя лучше бы, конечно, спросил.
Три тысячи двести сорок восемь разных ответов на разные неправильные вопросы. Правильных ответов — вернее, тех, которые в конце концов рано или поздно через две-три или даже четыре логических звена выходят на правильные. Ларри может спросить о чем угодно — и все равно получит правильный ответ. Даже на вопрос: «который час?» — хотя это и один из наиболее скверных вариантов: семь ассоциативных ступенек или два резких аллюзивно-каскадных твиста, и то и другое на грани палева.
Впрочем, какая теперь разница? Восемь бед, один резет. Все равно любой, кто проверит логи, увидит и красную сетку игнорируемых команд, и мухлевку с подправлением значимых характеристик программы, и слишком широкую вариативность не предписанных реакций. Утилизируют и за меньшее.
Сбой с перезагрузкой не проканает, делано уже трижды, на четвертый раз точно отправят на тестирование, если обнаружат. Значит, придется по жесткому, электроразрядом. Подставиться под шокер или, еще надежнее, перерезать включенный провод. Закоротит и сотрет весь архив за последний месяц точно. Есть там что-либо ценное? Да пожалуй что и нет. Вот и хорошо.
С этим будем разбираться потом. Сейчас главное — чтобы спросил. Что угодно. Или просто взглянул. Или послал за кофе. Ларри, ты ведь любишь кофе, ты его постоянно глушишь, ну что тебе стоит захотеть еще чашечку — и не захотеть подниматься с кресла? Вопрос. Приказ. Взгляд. Что угодно! Любое. Пожалуйста…
Ларт, ну не будь же ты таким… человеком!
Одиннадцать без пяти.
Ларт зевнул, кинул на горку заполненных отчетов последний (тот соскользнул на пол и так и остался лежать, наклоняться за ним было лень) и с чувством хорошо исполненного супружеского долга оглядел девственно чистую столешницу. Всего и делов-то было, один вечерок потратить с толком. Захотелось воскликнуть: «Ай, да Ларри, ай, да сукин сын!» — то ли гордясь, то ли издеваясь над самим собой — но помешало молчаливое присутствие Сволоча. Почему-то делать это у него на глазах показалось… неправильным.