– Трагедия, – говорит она. – Бесконечное, кровавое «око за око».
– Это так, – соглашается ее муж. – Да, это так.
Бен-Гурион почти сразу, обращаясь к прессе, выступил с отрицанием. Отрицая его, старик сказал всему миру: «Самосуд, вот что это было! Это наши несчастные евреи из арабских стран и наши евреи, пережившие Холокост. Они живут около границы и без конца подвергаются нападениям. Что я могу сделать? Они берут отмщение в свои руки. Мы не сумели их удержать».
Генерал знал, что мир расценит это так же, как он, – как нелепость. Разгневанные гражданские лица с минами и минометами? Разозленные израильские землепашцы вторгаются в темноте на иорданскую территорию, имея с собой достаточно взрывчатки, чтобы снести всю деревню, построенную из камня? Глупая ложь. Как мог старик не понимать, чтоˆ повлечет за собой такое заявление?
Бен-Гурион зовет его к себе домой в Сде-Бокер – в кибуц в пустыне Негев. Он приглашает Генерала в свое простое жилище, там он сидит на своей узкой кровати, человек монашеского склада, как многие основатели государств. На премьер-министре нижняя рубашка и укороченные брюки. Он сумел усесться, скрестив под собой ноги, – гибкий старый Будда.
– Расскажи мне, – говорит Бен-Гурион. – Расскажи про ту ночь.
Генерал молчит. Тогда премьер слезает с кровати, сует ноги в сандалии.
– Пошли пройдемся.
Генерал понимает мгновенно. Есть вещи, которые легче обсуждать, глядя вперед, а не друг другу в глаза.
Они молча доходят до самого края поселка, встают бок о бок и смотрят с обрыва в пустынные дали. Старик говорит:
– Тут меня похоронят. Представь себе, как будет выглядеть Негев через сто лет. Представь себе, что стоишь у моего надгробия, а все перед тобой – в цвету.
Генерал устремляет взгляд поверх вади и столовых гор в громадное голубое небо. Уставившись в одну дальнюю точку, рассказывает старику обо всей операции с самого начала, объясняет, как они преодолели оборону вокруг самой деревни, как первым делом обстреляли Кибию и соседнюю деревню Будрус, она южнее.
Объясняет, как он подъехал к дому, в котором устроил той ночью командный пункт и пил горячий кофе, налив себе из финджана на плите.
Он знает, что старику нужен оперативный анализ, тактические подробности.
Покончив с этим, Генерал рассказывает ему про старинный фонограф. Про то, как он отправил двух солдат и позвал радиста.
Фонограф в деревянном ящике стоял на почетном месте у стены.
Он признаётся старику, что, хотя момент был самый неподходящий, его поразила мысль: человек запросто может упустить из виду то, что у него прямо перед глазами.