Z закусывает губу.
– Прекрасней, чем этот?
– Намного! Там есть на что полюбоваться в окно, а тут на что смотреть? Подумаешь, какой-то старый обелиск. Видел когда-нибудь Фаральони вблизи?
– Нет, – говорит Z. – Твой план, пожалуй, и правда выглядит заманчиво.
– Из-за траха?
– Да, – говорит он. – Из-за него. Но только как я туда попаду? Все та же проблема с паспортом.
– Ты горе-агент, ей-богу. Тебя что, не учили там ничему?
– Логистика – не моя сильная сторона. Лучше всего мне удавалось обнаруживать слежку. Паранойя – вот где я блистал.
– Мы можем проделать весь путь на машине, – объясняет она. – До самого парома. Останавливать машину им нет никакого резона, если только тебе удастся не выглядеть таким запуганным, как сейчас. Париж – Неаполь, из одной страны Евросоюза в другую. Если чуть-чуть повезет, можно даже не замедлять ход на границе, чтобы им там помахать. Думаю, уложимся в двенадцать часов – если больше, то ненамного.
– Как от Нью-Йорка до Чикаго?
– Как тебе угодно. Так или иначе, chi non fa non sbaglia.
– Что это значит?
– Не ошибается тот, кто ничего не делает.
– Не очень-то это успокаивает, если иметь в виду последствия. Нет у тебя чего-нибудь получше в запасе?
– Vedi Napoli e poi muori, – говорит она. – Погляди на Неаполь, и можешь умирать.
2002. Париж
– Ты обещал приехать! Говорил, что будешь рядом.
– Ну мама, ну пожалуйста.
– Я умираю, а тебя нет.
– Сложности, мама. Задержки. Потерпи, я очень стараюсь все ускорить.
– Ты это повторяешь, но не едешь, а дни идут. Врачи. Прогноз. Мне недолго осталось. А сейчас взял и разбудил меня, больную, посреди ночи.
Z молчит, ждет, и что-то он уже не уверен, уже не знает наверняка.
– Мама, ты правда умираешь? У тебя действительно такой плохой диагноз?
– Кто будет врать о таком? Я что, чудовище? – Она начинает плакать. – Я говорю родному сыну, что умираю, а он не едет.
– Я стараюсь, мама. Но у меня сложности, ты не представляешь, какие.
– Так скажи мне.
Z не говорит ей. Ни слова не произносит. Не сообщает ни про номер отеля, где он стоит с трубкой в руке, ни про машину, припаркованную снаружи, ни про женщину, в которую он втрескался, нетерпеливо ожидающую у двери.
Он делает, глядя на официантку, виновато-унылое лицо и поднимает указательный палец: всего минута еще нужна, минуту еще поговорить по телефону отеля.
Пусть преследователи засекут разговор. Пусть узнаˆют, откуда он звонит. Когда они явятся, его уже тут не будет.
– Алло! Ты меня слышишь? – говорит его мать.
– Слышу, мама. Я все делаю, чтобы поскорей приехать. Ты просто не знаешь.
– Что я знаю – это что моего единственного ребенка со мной нет. В такое время! Я говорила твоему отцу, нам надо было завести второго. Тогда, в семидесятые, у всех было больше одного. Я ему говорила, когда здоровая была и могла родить еще. Вдруг первый гнилой окажется?